Нешкольный дневник - Антон Французов

Мы сидели с начальником отдела нравов гор милиции майором Голубцовым и пили чай. Выражение лица майора было определенно сумрачным. То ли на него дурно действовал чай своей безалкогольностью, то ли присутствие третьего лица — господина Соловьева — навевало определенные мысли… так или иначе, Голубцов был мрачен. Зато Соловьев резвился вовсю:

— Товарищ Майор, вы, наверное, сегодня дурно спали? Нет, при вашей работе и ночной загруженности это, конечно, не удивительно. Я слыхал, каждую ночь на улицы города выезжают два патрульных автомобиля и катаются по известным улочкам, да? Высматривают жриц любви, которые ведут себя плохо, так, что мама может поругать?

Голубцов ничего не ответил. Сидящий с нами за одним столом Соловьев вообще был человеком бесцеремонным, болтливым и начисто лишенным такого качества, как деликатность. О, Соловьев!.. Эту птичье-певческую фамилию носил весьма известный в Саратове тусовочный персонаж, без которого не обходилась ни одна мало-мальски значительная презентация или, с позволения сказать, светский раут. Соловьев был весьма своеобразным господином, в нашем городе он владел парой контор по «прокатке» гастрольных туров знаменитостей. Парень этот был, прямо скажем, без царя в голове, хотя и с фамилией бытописателя царей, историка Сергея Михайловича Соловьева. Он любил эпатировать общественность выходками самого сомнительного свойства, — например, брался устраивать фестиваль джазовой культуры, а потом сводил его к тому, что напивался в ночном клубе с парой десятков выписанных откуда-то из Сенегала негров, умеющих дуть водку, но едва ли знающих, куда дуть применительно к духовому инструменту.

Господин Соловьев пробовал себя и в издательской деятельности, выпустив в свет сборник собственных опусов под многообещающим названием «Жопа». Это не смешно. Это скорее грустно, если учесть, сколько по-настоящему даровитых литераторов не находит применения своим текстам. Это я знаю как издатель. Тем более грустно, что качество опусов нашего Соловьева и их внутреннее наполнение совершенно соответствовали продекламированному в названии анатомическому фрагменту. Сколько уж он отгрузил издателю (не моему!) денег, остается, как говорится, коммерческой тайной.

— Я тут недавно узнал, — продолжал Соловьев, жонглируя чашкой, — что ваш отдел накрыл очередной замечательный притон, который организовали не где-нибудь, а в Доме молодежного творчества, бывшем Дворце пионеров и школьников имени Аркадия Гайдара! Говорят, там имел свою поляну известный прохиндей Колесников, он же Гоша — Пятое колесо?

— Да, — мрачно подтвердил Голубцов и вопросительно посмотрел на меня: — Антон, вы… закончили?

Помимо издательской деятельности я занимаюсь журналистикой и в тот момент готовил пресс-релиз для интернет-издания по деятельности полиции нравов в нашем городе. Именно по этому поводу я встречался с начальником соответствующего отдела городского управления внутренних дел майором Голубцовым. Соловьев же, как известный деятель и даже депутат областной думы, должен был прокомментировать ряд моментов… в общем, вот он и комментировал. Я уже пожалел, что связался с этим типом, но куда от него денешься — я его много лет знаю.

— Честно говоря, — продолжил Соловьев, гарцуя на стуле, — это не для печати… не вижу смысла в деятельности твоего отдела, майор. Только без обид… Что вы можете? Все равно проституция из уголовного права перекочевала в разряд административных правонарушений. Ну принимаете вы нескольких девиц, тащите их в свой отдел, оформляете задержание, кто первый раз запалился — печатаете пальчики и заводите досье, и отпускаете. Что, не так?

— Так, — нехотя признал майор Голубцов.

— В нашем городе девочки и так легально работают. Стоят себе на Большой Казачьей, в народе известной как Большая Сосачья, и в ус не дуют. Нет, я понимаю, вы ведете учет, медосмотры бесплатные им организуете… только что толку? Кстати, — обернулся он ко мне и хитро подмигнул, — ты, Антоша, слыхал о том, что недавно подчиненный товарища майора, вот из отдела нравов, некто Кружилин, проводил профилактический рейд по торговцам порнухой. Так вот, он конфисковал у барыг большую партию CD и DVD дисков, среди которых попалось около двадцати экземпляров фильмеца… знаешь, как назывался? «Менты: отдел нравов»! Про двух коллег майора Голубцова, которые расследовали ограбление секс-шопа. Из него похитили что-то там двести фаллоимитаторов и вообще… Хо-хо-хо!!

— Очень смешно, — отозвался Голубцов, который, не собирался оставаться в долгу. — Что касается вас, Соловьев, говорят, вы на днях устроили дебош на свадьбе вице-мэра — распотрошили подушку, извалялись в перьях и ползали по столу с кудахтаньем и воплями «Я курица-несушка!!!», а? А потом, когда вас выгнали из банкетного зала, вы пошли в сауну, вызвали девочек, покидали их всех в бассейн и кричали, что сейчас будете устраивать чемпионат города по плаванию среди блядей. В разгар чемпионата, кажется, приехали наши сотрудники. Кстати, там был и Кружилин, по поводу которого вы так иронизировали. А так же капитан Никифоров.

Соловьев скривился и, явно желая перевести разговор на менее щекотливую тему воскликнул:

— Да, Никифоров! Он, кстати, мой бывший одноклассник! Забавный такой тип. Антон Сергеевич, торжественно обратился он ко мне, — ты слышал про главную достопримечательность городской полиции нравов? Это капитан Никифоров. Путаны в нем души не чают. Он им отец родной. Вот не поверишь!..

Улыбка Соловьева не оставляла сомнений в том, что лично он не питает никаких иллюзий в отношении капитана Никифорова и его связи с его подопечными, дамочками по вызову.

— А вот на счет Никифорова нечего проезжаться, — хмуро заметил Голубцов. — Он в самом деле за свое дело болеет. В отличие от некоторых.

— Да! — Хихикнул Соловьев. Болеет… мгм… знаю я, чем на Большой Казачьей болеют… А ты, Антон, не слыхал очередную легенду о подвигах капитана Никифорова? Это же какой-то нравственный Геракл! Не слыхал? Так я тебе расскажу. Дело было не так давно… Некто Колесников, или Гоша — Пятое Колесо, мы его уже сегодня упоминали…

— Короче!.. — оборвал его Голубцов, который при всем своем хладнокровии уже не мог терпеть ехидного тона Соловьева. — Я сам расскажу. Тем более, что там не было ничего смешного…