Охотник - Александр Новиков Страница 53

– Жан, – сказала Наташа. – Жан, да что же вы не едите-то? Вот – пирожки с капустой.

Действительно – пирожки с капустой! В нормальной человеческой жизни должны быть пирожки с капустой… должны быть домашние тапочки, телевизор, диван… должна быть женщина, которая ждет.

Но для того, чтобы были хотя бы домашние тапочки, должен быть дом! А у тебя даже своего угла нет.

А что есть? Память и ордена… последним из них ты награжден посмертно. Так что и тебя самого как бы уже и нет. Ты есть, но тебя нет…

Наташа что-то спросила, Гурон не расслышал, ответил наобум:

– Спасибо. Замечательные пирожки.

Наташа улыбнулась. Паганель рассмеялся, сказал:

– Пирожки действительно замечательные. Но не о них речь… Ты о чем задумался, Ванька?

– Задумался? Да, в общем-то, ни о чем… Вы знаете, ребята, я тут недавно побывал на Выборгской набережной. Хотел взглянуть на дом, в котором прошло мое детство… так нет больше дома-то – снесли… даже фундамента не осталось.

– Ностальгируешь? – спросил Валентин.

– Да как сказать? Дом был очень старый, дореволюционной постройки. Наверное, правильно, что снесли, но… я же в нем вырос. Хотелось посмотреть.

– Вы, Жан, помните этот дом? – спросила Наташа.

– Помню, – кивнул Гурон. Он хорошо помнил дом на набережной. Набережной, как таковой, в годы его детства еще не было, а был спуск к Большой Невке и галечный берег с лодками… У отца тоже была лодка. И нос и корма у нее были одинаково острыми и назывались такие лодки финками. С лодки отец вылавливал плывущие по реке бревна – так экономили на дровах. Жан всегда просил, чтобы отец взял его с собой, и отец наверно взял бы, да мама категорически противилась этому. Взмахивая длинными веслами, отец уплывал один, а Жан оставался на берегу. По весне лодки обязательно смолили, и над берегом плыл изумительный запах кипящей смолы… смолу, когда она остынет, можно было жевать – вкусно! А по воде можно было пускать "блинчики"… А на противоположном берегу стояла телебашня. Когда над Невой плыл туман, казалась, что башня падает… это было захватывающе и жутковато. Семья Петровых занимала двенадцатиметровую комнатку в большой коммуналке на втором этаже. В квартире было восемь комнат и больше тридцати жильцов. Почти половина мужчин имели срок? за спиной. Практически все мужики выпивали и время от времени получали новые срок? или хотя бы "пятнадцать суток" за пьяные безобразия. В квартире все про всех все знали… в большой кухне (а может, и не была она такой уж большой? Может, это сейчас так кажется?) сплетничали, случалось – скандалили, бывало – дрались… Однажды сосед, дядя Коля Олень, наловил в заливе угрей, бросил их в раковину под струю воды, а сам по какой-то надобности отлучился. А мама пришла в кухню и хотела набрать воды в чайник. Она подошла к раковине… и увидела там извивающийся клубок черных змей! Мама закричала, уронила чайник и едва не лишилась чувств. Прибежал изрядно нетрезвый Олень, сильно обрадовался, что так смешно получилось. Он схватил пару змееподобных рыбин и стал пугать маму. Прибежал отец, без лишних разговоров дал Оленю в зубы… а мама после того случая еще долго подходила к раковине с опаской. Следующей весной Олень утонул по пьянке, перевернувшись на лодке у самого берега, и его искали в Неве водолазы. Жан на всю жизнь запомнил, как их круглые шлемы с иллюминаторами скрываются под водой, а из-под воды вырываются пузыри воздуха… Одно время он даже мечтал быть водолазом.

Помнил ли он дом своего детства? Да, он помнил… вероятно, не столько сам дом, сколько связанные с ним образы и эмоции: ледоход на Неве… первые книжки, которые он прочитал… праздничный салют… мамины руки… свою скарлатину… и как он учился кататься на двухколесном велосипеде, но еще не научился поворачивать и кричал: уйдите все с дороги! Я поворачивать не умею… запах внесенных с мороза дров помнил… и запах корюшки… помнил роскошных гэдээровских солдатиков, которых подарили ему на новый год… и как с приятелем Колькой украли у отца папиросы и попробовали курить… и еще многое, многое другое…

Помнил ли он дом своего детства? Да, он его помнил. И неосознанно берег в себе эту память. Теперь дома нет.

– Помню, – кивнул Гурон. – Но не так, чтобы очень хорошо – мал еще был… А вот – нет его. Даже и фундамента нет.

А Паганель сказал:

– Во многом ты, Индеец, прав: наш дом разрушен… ностальгия заедает. Кто бы мог подумать? Ты ведь знаешь, что к так называемой "советской власти" я всегда относился, мягко говоря, скептически…

– Знаю, – слегка усмехнулся Гурон.

– Вот-вот… даже не к "советской власти" – не было такой власти. Была власть кепеэсэс. Господи, как я презирал всех этих партийных царьков, профсоюзных шестерок и комсомольских проституток. А сейчас, когда все они вдруг стали "демократами", презираю еще больше. Потому и в партию не вступил, карьеры не сделал… да и хрен с ней! А вот теперь, ребята, накатила ностальгия, пришло понимание: у нас была Империя! У нас была Великая Советская Империя! Не понимали… ничего тогда не понимали. А имена? Имена какие были? Георгий Константинович Жуков… Юрий Алексеевич Гагарин… Юрий Владимирович Андропов… Вячеслав Михайлович Молотов! Ах, какие были имена. Какие были титаны… теперь их обгаживают пигмеи. Валентин снял со стены гитару, тронул струны, спел:

Ах, девочки! Война, война, Идет аж до Урала. Ах, девочки! Весна, весна, А молодость пропала!

Он резко оборвал игру, сказал:

– Я давеча смотрел хронику с записью парада на 7 ноября… вспоминал: ветер! Ветер над проспектами, над площадями. Знамена. Батальоны шагают – левой!.. Голенища… аксельбанты… Ну, на трибуне, конечно, товарищ Романов Г. В. В шляпе… Ах, черные "Волги", синие кальсоны… водка в граненом стакане… ноябрь – холодно! И: "Поздравляем с днем Великой Октябрьской социалистической революции, товарищи! Урра, товарищи!"… Империя! Мы жили в Великой Империи… не понимали!.. Лагеря. Пельмени… "Как насчет халвы, Бекас? – А может, лучше насчет пива?"… "Жигули", дубленки – дюфьсит… стенка "Вега" – по записи, подписка на "иностранку" и "За рулем" – по блату… Бог ты мой! Кто бы мог подумать? Кто бы мог подумать, что всего этого больше не будет? А над проспектами и площадями – ветер, ветер… не по-ни-ма-ли! Коробки – бетонные. В них – пьянство, ругань, телевизоры с программой "Время". А на Новый год – запах мандаринов. Но план – любой ценой: "Если план не дадим, товарищи, в райкоме, блядь, нас не поймут!" извини за мат, любимая, но – тошно! Накипело. Но Империя – была. Валька прошелся по струнам:

…нет, ребята, все не так, все не так, ребята.

Гурон слушал, смотрел на Паганеля и что-то закипало внутри, закипало, рвалось наружу…

– Извините, – сказал Валентин. – Извините меня. Наливай, Ваня… а в одном ты все-таки не прав – фундамент остался.

Наташа осторожно прикоснулась к руке Валентина…

Гурон категорически запретил себя провожать, попрощался, ушел. Валентин и Наташа помахали ему рукой из окна на третьем этаже. Гурон вышел на проспект Науки. Было темно, прохладно, половина фонарей не горела, у ларьков на углу орали пьяные голоса… Нет, ребята, все не так… все не так, ребята!