Охотник - Александр Новиков Страница 52

– Мои, – ответил Гурон.

– Ну так получи, – сказал неуловимо изменившимся голосом молодой. Гурон нырнул, ушел в сторону, мимо плеча просвистела сковорода, врезалась в стол. Зазвенело стекло, хлынуло пиво из разбитой бутылки. Гурон локтем, с развороту, ударил молодого в лицо, сломал нос и, заломив руку за спину, быстро развернулся к старшему:

– Есть вопросы?

Тот покачал головой: нет. Гурон оттолкнул тело в угол, взял со стола часы, застегнул браслет и вышел из кухни. Водила все еще охал, держался руками за "хозяйство", смотрел с ненавистью… проходя мимо него, Жан увидел на подзеркальной полочке ключи от машины. Он подцепил ключи указательным пальцем.

– Э-э, – промычал водила. Гурон вышел.

Он отпер дверцу "копейки", сел в продавленное кресло. Крутанул стартер, и старенький двигатель затарахтел, заметно подтраивая на холостых. Гурон до упора вытянул подсос, посмотрел по сторонам… выбрал помойку. Он разогнал машину насколько позволяло ограниченное пространство и "воткнул" ее в угол бетонной коробки. Захрустело железо, капот вздыбился, из разорванного радиатора хлынул тосол.

Гурон аккуратно обтер баранку и набалдашник рычага переключения передач. Вылез из машины. Обтер наружную и внутреннюю ручки… закурил, полюбовался своей "работой" и выбросил ключи в контейнер с мусором.

Удивительно, но на душе стало немножко легче. Он вышел на Лесной, остановился и задумался: а что дальше?

Делать ему было абсолютно нечего, и он подумал, что надо, все-таки, проведать тетку. Потом сообразил вдруг, что в десяти минутах ходьбы – Выборгская набережная и дом, где он провел первые годы своей жизни… стоит навестить?

Сентиментально и банально до дури, но, пожалуй, стоит, раз уж оказался здесь. Он вышел на Кантемировскую и двинулся к Неве. Он шел и пытался зрительно восстановить образ дома ? 35 – маленького, двухэтажного, с печным отоплением и плотно забитыми коммуналками… и сараи за домом… и поленницы возле сараев. Там, среди сараев и дров, пацаном он играл в войну. Разве думал тогда, что война станет его жизнью?

Он дошел даже быстрее, чем предполагал. Он вышел на набережную у Кантемировского моста, повернул налево, к своему дому… а дома не было!

Гурон остановился… как же так? Как же так – ведь был дом! Мой дом! Старый. Двухэтажный. С печным отоплением… с сараями… с поленницами… как же так?

Он быстро, почти бегом, двинулся вперед. Ему хотелось обнаружить хотя бы следы дома, хотя бы фрагменты фундамента… но и фундамента не осталось.

* * *

Гурон стоял на улице, ждал Валентина. Валентин опаздывал. Гурон посмотрел на часы, и в этот момент из-за поворота, сверкая хромированным оленем на капоте, выехала бежевая "Волга".

Гурон улыбнулся – "двадцать первая" "Волга" досталась Паганелю от отца и была предметом гордости. Машине было уже больше четверти века, но она выглядела игрушечкой. И покойный Степан Валентинович и сам Валька в машине души не чаяли. Она хранилась в гараже, зимой на ней не ездили и только с наступлением весны "Волга" покидала гараж с тем, чтобы возить семью Корзуновах на рыбалку. Тяжелый советский автомонстр был невероятно прожорлив, жег бензин нещадно. В те времена, когда литр бензина стоил четыре копейки, эксплуатация "двадцать первой" не была чрезвычайно накладна. Но стоимость бензина выросла многократно и теперь "Олень", как называли "Волгу" в семье Корзуновых, выезжал из гаража крайне редко.

Жан предположил, что Валька приехал на "Олене" только для того, чтобы прокатиться, "вспомнить молодость".

"Олень" плавно затормозил, Валентин высунулся в окно, весело закричал:

– Эх, прокачу!

Гурон засмеялся, сел на переднее сиденье.

– Здорово, – весело сказал он, протягивая ладонь. – Опаздываешь.

– Извиняй, начальник! Рработа! Но через десять минут мы уже будем сидеть за столом… эх, будем водка пить, пьяный морда грязь валяться.

– Орать матерные частушки в мусоропровод, – подхватил Гурон.

– Точно. А Наташа уже на стол накрыла… ждет.

У "Академической" Гурон сказал: тормозни, Валя, на минутку.

– Зачем?

– Цветы купить.

– Не надо, Индеец… дорого это нынче.

– Обижаешь, Валя… Неужели ты думаешь, что я поеду знакомиться с невестой друга без цветов?

Валентин спорить не стал. Знал: не переспоришь… Взять, да и проехать мимо цветочниц, не останавливаясь? Так ведь выпрыгнет на ходу… Индеец – он, собака, такой. Он это запросто.

Валентин остановился, Гурон вышел и через несколько минут вернулся с шикарными розами. Валентин покосился, но ничего не сказал. Гурону показалось, что все-таки он остался доволен.

…Наташа оказалась высокой, чуть полноватой пепельной блондинкой с выразительными глазами и чем-то напоминала молодую Доронину. Она слегка смущалась, но в этом не было никакого кокетства и придавало ей своеобразный шарм.

– Знакомлю, – сказал Паганель, – эту женщину зовут Наташа… в тот самый момент, Ванька, когда ты позвонил из Москвы, я как раз сделал ей предложение, и она сказала: да.

– Очень приятно, – пробормотал Гурон, вручая розы. Наташа слегка порозовела.

– А это, Наташа, тот самый Индеец… он же Жан, но ты не думай – он не француз, он шпаненок с Выборгской стороны, так что можешь называть его Ванька. Он и на Ваньку откликается.

– Очень приятно, – произнесла в свою очередь Наташа. – Спасибо за цветы.

За те три года, что Гурон не был в квартире Корзуновых, здесь почти ничего не изменилось. Те же географические карты и фотографии на стенах, старая подзорная труба, те же модели парусников и тот же глобус… Гурон подошел и крутанул его… побежали, побежали континенты и океаны… океаны и континенты… Гурон ткнул пальцем и попал, конечно, в Африку. На глобусе не было и не могло быть Острова – крошечного клочка суши на экваторе, в тридцати милях от западного побережья Африки. Гурон приблизительно определил его место, а потом прикинул расстояние до Калининграда – а чего? Не так уж и далеко. Если наложить большой палец на Остров, то мизинцем аккурат дотянешься до Калининграда.

– Па-апрошу к столу, – сказал Валентин. Выпили за знакомство, Наташа предложила закусывать… А стол был домашний и Гурон вдруг понял, что уже давно он не сидел за таким столом… если не вспоминать обед у Баси. А он и не хотел вспоминать.

Гурон смотрел на раскрасневшуюся от вина Наташу, на шумного Паганеля… он видел, какими глазами они глядят друг на друга. От этого становилось тепло, хорошо и немножко завидно.

В жизни Гурона женщины появлялись и исчезали сами собой. Он никогда не задумывался об этом. И только теперь вдруг понял, что что-то в его жизни было не так, было неправильно… Мне уже тридцать, думал он. По обычным человеческим меркам – половина жизни… к моей жизни эти мерки не особенно применимы, но все же… все же – тридцатник. За спиной уже столько всего, что и самому не верится. И с чем же я пришел к своему тридцатилетию? Семьи нет, детей нет, страны, которой служил, тоже нет… маму похоронили без меня…