В пекле огненной дуги - Виталий Мальков Страница 3

— Разрешите? — по-уставному спросил Романцов, хорошо зная, что ротный не любит панибратства в ответственные моменты и «на людях», хотя в разговоре один на один на это внимания не обращал — они хорошо знали друг друга ещё по службе на границе.

— Садись, — коротко сказал Васильев, окинув лейтенанта цепким взглядом, от которого не ускользала ни одна мелочь во внешнем виде подчинённых.

Капитан был старше Романцова на год — недавно отметил свой двадцать восьмой день рождения. Среднего роста и обычного телосложения, он обладал рассудительным умом и смекалкой и старался беречь солдат. Сам он был родом откуда-то из-под Новосибирска. Храбрость, упрямый характер и щедрая душа выдавали в этом человеке настоящего сибиряка, на которого смело можно положиться в самую трудную минуту. Такие вот надёжные сибирские мужики отстояли Москву в ноябре-декабре 1941-го. В марте, в боях на Севском направлении, Васильев не раз подымал роту в атаку, первым устремляясь на врага.

Романцов снял с головы фуражку и присел на пустые снарядные ящики. Кто-то из спящих всхрапнул и перевернулся на другой бок.

— Значит, довожу до вас задачу, которая стоит перед нашим батальоном, — без всяких предисловий начал Васильев. — В четыре часа утра мы начинаем наступление, прорываем немецкую оборону и атакуем Самодуровку, — ротный указал карандашом нужную точку на карте, — выбиваем противника из занимаемой им восточной части села и, закрепившись там, ждём подхода основных сил полка. Наша рота, понятное дело, наступает на правом фланге батальона. Взвод Романцова прикрывает правый фланг роты. Соседа справа у тебя, Александр Демьяныч, не будет. Так что, держи ухо востро, чтобы фрицы тебя не обошли. Местность там неровная, со складками… Всякое может быть… Поручаю это дело тебе, поскольку под Севском твои бойцы себя хорошо показали, да и комбат тебя сам назвал. Усёк? — Он внимательно посмотрел на Романцова, затем переглянулся с политруком и продолжил. — В общем, такой вот расклад… Ах да, забыл ещё сказать, что в наступление пойдём втихую, без всякого артиллерийского шухера. Подкрадёмся к немцу до рассвета и возьмём его тёпленьким. Так наверху порешали, а наше дело — выполнять… Ну, всем всё понятно или есть какие вопросы?

Васильев всегда так спрашивал, видимо, чтобы лишний раз убедиться, что до всех действительно дошла его мысль.

— Вопросов нет, возражений тоже, — ответил за троих Романцов. — Пойдём немца будить.

— Кстати, Александр Демьяныч, что-то ты у нас кандидатом в партию уже заходился, — заговорил политрук Утенин. — Обещаю тебе, как только завершится эта битва, станешь коммунистом. Лично я считаю, что ты давно достоин.

Крепко сложенный и русоволосый, политрук был живым олицетворением идеального образа коммуниста, с которого следовало брать пример. Иногда он даже казался каким-то уж слишком нереальным, потому что практически не имел недостатков.

— А вот за эти слова спасибо, Николай Трофимович. — У Александра и в самом деле улучшилось настроение. — Теперь мне и в бой будет легче идти.

— Вот и добре. — Ротный кисло усмехнулся. — Сигнал к наступлению — красная ракета, — добавил он, затем снял с ремня и положил на стол фляжку. — Ну что, мужики, перед боем по пятьдесят за победу. Из стратегических резервов старшины…

Он заметно постарел за последние полгода. На лице прорезались морщины, а на висках появились седые проблески. И это в двадцать восемь лет… Похоже, не прошли бесследно февральский переход из Ельца и последующие мартовские бои. Да и здесь, на Тепловских высотах, конечно же, сказалось постоянное нервное напряжение последних десяти дней, хотя полк в сражении практически не участвовал. Но ведь ежедневное ожидание боя тоже изматывает.

Вообще, у Романцова было такое ощущение, будто с февраля, когда 162-ю стрелковую дивизию отправили на фронт, прошло уже лет пять. Слишком много выпало разных бед и страданий на долю людей, слишком много они натерпелись. Сначала был этот тяжёлый десятидневный переход по занесённым снегом дорогам, в голоде и холоде, когда приходилось прилагать воистину нечеловеческие усилия, побеждая усталость и отчаяние. А потом… потом начался настоящий кошмар войны. Дивизия, не успев толком отдохнуть после перехода, была поспешно брошена в наступление. Причём, практически без танков и поддержки артиллерией, точно не зная, какие силы ей противостоят. Видимо, кому-то наверху очень хотелось быстрой победы, только вышло всё совсем иначе. Как и следовало ожидать, наступление захлебнулось и не принесло ожидаемого успеха. Зато были огромные потери…

А теперь это сражение… Оно оказалось несравнимым с теми весенними боями. И хотя дивизия до сих пор полностью в него не вступила, легче от этого не было. Сначала рыли окопы на одном рубеже, затем дивизию перебросили на другой, где, понятное дело, вновь пришлось «вгрызаться зубами в землю», а это, опять же, немалый физический труд. Да и от немецких самолётов досталось всем — как первой линии обороны, так и второй…

* * *

Безоблачное небо было густо усеяно звёздами. Они подмигивали друг дружке, словно обменивались между собой какими-то своими, непонятными людям сведениями. А посреди всего этого грандиозного звёздного моря неторопливо и величаво странствовал большой, яркий серп луны, в серебристом сиянии которого земля выглядела загадочной и зачарованной. И создавалось такое удивительное впечатление, будто на свете и вовсе нет никакой войны. Но Романцов знал, что она, злая сука-уродина, конечно же, где-то тут, рядом, только затаилась до поры до времени, готовясь к своим новым страшным деяниям.

На позиции взвода было тихо. Шальной немецкий пулемёт тоже молчал — может быть, пулемётчик уснул, окончательно опьянев, или ему просто надоело пулять почём зря.

Бойцы спали. Бодрствовал, как и положено, один часовой. Он всматривался поверх бруствера окопа в темноту, скрывающую врага.

— Как обстановка? — спросил Романцов, встав рядом с часовым.

— Высо спакойна, таварыш лэйтэнант, — доложил Сайфулин. — Нэмцы атдыхают.

— Вот и хорошо. Значит так, Рахман, аккуратно буди взвод. Скоро наступление.

— Наступат будым? — Сайфулин насторожился.

— Будем, Рахман, будем. А ты что, боишься, что ли?

— Ныкак нэт, таварыш лэйтэнант. Пачыму сразу баюс? Вы же мэна знаитэ.

Действительно, под Севском Сайфулин показал себя в бою далеко не трусом, в том числе и в рукопашной.

— Извини, Рахман, не хотел тебя обидеть. — Романцов хлопнул рядового по плечу. — Ну, иди, подымай взвод. Времени мало.

Сайфулину уже исполнилось тридцать три. Дома, в рабочем посёлке под Чкаловом ^[3], у него осталась семья — жена и две маленькие дочки. До войны он работал строителем, а когда началась Великая Отечественная, пошёл добровольцем на фронт. Получил ранение в руку под Москвой и, вылечившись, принял неожиданное предложение пойти служить на границу. Так Сайфулин оказался там же, где и Романцов, а именно, в Восточном Казахстане. Ну а в ноябре 1942-го, когда началось формирование 162-й Среднеазиатской дивизии, он попал туда…