Старая добрая война - Александр Тамоников

В бытовке курсант Шрамко мучился с просушкой подворотничка. Утюг на свободной доске то нагревался до кипения, то остывал. Хорошо, что курсант успел прогладить куртку и брюки, с выстиранными подворотничками повезло меньше.

— Твою мать, и что за утюг?

Гладивший рядом товарищ по взводу усмехнулся:

— Что, Шрам? Сломал утюг, ну, теперь «хомут» заставит тебя новый купить.

«Хомутом» в военном училище, да и в войсках вообще часто называли старшину роты.

— А не шел бы он! Слышь, мужики, дайте подворотничок догладить! Осталось всего ничего.

— Бери, я пойду покурю в курилке, — пошел навстречу его сосед по глажке.

Шрамко перешел за другую доску и в считаные минуты исправным утюгом высушил кусок белой материи. Теперь осталось в кубрике подшить его, повесить форму на стул, и в кровать, отдыхать до получения оружия, когда первый взвод десятой роты заступал в караул. Сколько уже их было за почти четыре года обучения в Переславском военном училище? Караулы не считали, дожидаясь последнего, как говорится, дембельского.

Вернув утюг подошедшему товарищу, Шрамко забрал форму, прошел в кубрик, присел на стул, достал из ящика иголку с ниткой. Тут появился друг Шрамко, курсант третьего взвода Роман Середин, присел на соседний стул:

— Думал, не успею.

— В смысле? — поднял на друга удивленный взгляд Шрамко.

— Слушай, Дим, ты на какой пост заступаешь?

— На четвертый.

— Пост длительного хранения техники и складов «НЗ», самое то.

— А в чем, собственно, дело, Рома?

— Ночью когда стоять будешь?

— Это смотря что ночью считать. У меня смена с 20.00 до 22.00, затем резерв, отдых, потом на пост с двух до четырех.

— Отлично!

— В «самоход», что ли, собрался?

— Да.

— И кто же твою Алину ночью из дома выпустит?

— Сам удивился, когда она позвонила и спросила, смогу ли я подойти к трем часам. Наверное, есть что важное сказать.

— Может, папенька ее изменил свое отношение к тебе?

— От него дождешься, — вздохнул Середин. — Ему зять офицер на хрен не нужен. Как же, местный олигарх, мебельный салон имеет, да еще с десяток подпольных цехов. Он уже нашел жениха для дочери. Да только не выйдет у него ничего.

— Как знать, Рома. Или думаешь, он не просчитывает варианта, что после выпуска его совершеннолетняя дочь может просто сбежать с тобой? Просчитывает, потому как в части, куда пошлют, он вас уже не достанет.

— Пусть просчитывает. Мы сделаем так, что все его просчеты пустыми окажутся. Но вот почему она сегодня меня ночью вызывает? Не могу понять.

— Наверное, Алиночка решила не ждать выпуска, а сегодня из хаты свалить, — улыбнувшись, предположил Шрамко.

— Ей еще школу закончить надо. И потом, куда я ее дену? Не в училище же больше месяца прятать?

— Почему нет? Да и хату снять в городе по-тихому не проблема.

— Не прокатит. Ну ладно, посмотрим, что там у нее. Так я через твой пост пройду?

— По форме или в спортивном?

— В спортивном, конечно, до их коттеджного поселка по «железке» километров пять.

— Во сколько двинешь?

— Сразу после смены поста, где-то в 2.20. Вернусь через час-полтора.

— Лады. Фонарь не забудь, а то сиганешь сдуру через забор и попадешь под очередь. На территории поста всего два прожектора. Не различишь, свой или кто из бандюков, а может, дезертир из батальона ополчения. Месяца не прошло, как бойца из БОУПа похоронили. Дернуло солдата через пост пойти. Правда, он в хлам был, но от этого не легче. Получил пять пуль, и «до дому, до хаты» в цинковом гробу.

— Фонарь возьму, пойду трезвым, сигналы прежние. Из училища подойду к посту от полосы препятствий, обратно со стороны железной дороги, напротив караульной вышки.

— Договорились.

— Не усни.

— Я не сплю на посту. Привычка уже дурная выработалась за четыре года. В караулке в резервной смене голова на стол так и клонится, два часа отдыха пролетают секундой сна, на построение выходишь сонной мухой, а стоит прийти на пост, все, сон как отшибает.

— Ладно, подшивайся, отдыхай, я на самоподготовку. Ночью встретимся.

— Давай! Но знай, Рома, не нравится мне что-то этот «самоход». Что уж такого могло произойти, чтобы Алина решилась выйти из усадьбы в темную рощу, да еще в такое время?

— Но позвонила же, вызвала.

— А по телефону объясниться не могла?

— Не знаю, Дим, сам голову ломаю, что за дела. И теперь, пока не дойду до нее, не успокоюсь.

— Сам не пробовал ей позвонить?

— Не отвечает.

— Говорю, что-то не то.

— Пошел! — отмахнулся Середин.

— До встречи. Первый сигнал — от полосы препятствий, я возле вышки буду.

— Спасибо.

— Спасибо в карман не положишь. В увольнении пузырь с тебя.

— Договорились.

Середин ушел на построение третьего и четвертого взводов для следования в учебный корпус на самоподготовку, Шрамко подшил подворотничок, повесил форму и шмыгнул под простынь, поспать пару часов, пока дежурный не проорет: «Взвод! Подъем!» Больше всего Дмитрий ненавидел эту команду, совсем другое дело «Отбой!». Значит, день прошел, и черт с ним.

Время в училище летит быстро. Подъем, туалет, физическая зарядка, приведение в порядок, уборка, построение на утренний смотр, занятия, обед, свободное время, самоподготовка, ужин, спортивные мероприятия, вновь немного свободного времени, вечерняя прогулка, поверка, отбой. И все время — построения, команды, ничего без команды.

Из класса учебного корпуса Середин смотрел, как на небольшом плацу возле штаба прошел развод караула и внутреннего наряда, как курсанты, заступившие в наряд, под барабанный бой прошли мимо нового дежурного и направились по местам несения службы. Он несколько раз пытался дозвониться до Алины, но все бесполезно, ее телефон молчал. Не давала покоя мысль, что же вынудило девушку, за которой строго следили родители, вызвать его ночью в рощу за коттеджным поселком, тем более она понимала, что ни о каком увольнении речи быть не может и курсанту придется идти в самоволку, за что предусмотрено наказание, как минимум лишение увольнения да пара нарядов вне очереди. А ведь они договорились встретиться в субботу, спокойно, в городе, ни от кого не скрываясь, ну, разве что от ее родителей. Отец Алины, достаточно крупный предприниматель в Переславле Максим Юрьевич Ухватов, да и мать, Лариса Сергеевна, мягко говоря, были не в восторге от выбора дочери.