Ловушка для Слепого - Андрей Воронин Страница 27

А Машка? А что – Машка? У Машки есть брат Мишка, которому сильно хотелось набить мне морду за свою сестру. Пусть Кудрявому набьет, коли такой храбрый. Если дело дойдет до этого, я ему с удовольствием помогу. Только вряд ли, вряд ли… Одно дело – съездить в пятак Телескопу или даже Активисту, и совсем другое – допрыгнуть до Кудрявого. Для этого даже наш Тыква, пожалуй, росточком не вышел. Замочат нас всех, – вдруг подумал он с холодной уверенностью. – Так ли, этак ли – все равно, никому из нас не жить."

Он свернул в боковую аллею, где какая-то чокнутая парочка миловалась на мокрой скамейке, словно на дворе был не ноябрь, а август. Он прошел мимо них, стараясь не ускорять шаг и при этом не слишком пялиться. Девица была в очках, и это неприятно напомнило ему о Вике.

Сходства между очкастой миловидной брюнеткой, взасос целовавшейся с сопляком в клепаной мотоциклетной куртке, и плоскостопой зобатой Викой не было никакого, если не считать оптических приспособлений, но внутри у Активиста все болезненно сжалось, как бывало всегда, когда он видел чужие увечья. «Еще и это, – подумал он с отчаянием. – Навязалась на мою голову… Как нарочно, ей-богу.»

Он закурил и все-таки, не сдержавшись, ускорил шаг, чтобы парочка поскорее осталась позади. Ему казалось, что они перестали целоваться и смотрят ему в спину, но это, конечно же, было не так, и, обернувшись в конце аллеи, он в этом убедился: девчонка по-прежнему сидела на коленях у парня, низко склонив к нему голову, а он все так же увлеченно тискал ее. Активист с его проблемами был для них неинтересен – скорее всего они его даже не заметили.

Он свернул еще раз, держа путь к станции метро. Сигарета, как бикфордов шнур, тлела в его сделавшихся толстыми и словно бы чужими после близкого знакомства с ботинком Одинакового губах, избитое тело однообразно ныло, не давая забыть о пережитом унижении. Активист снова начал чувствовать, что может в конце концов не удержаться и убить человека. Принципиальное неприятие идеи убийства себе подобного, казавшееся раньше неотъемлемой частью его натуры, на самом деле представляло собой лишь тонкую, хрупкую, как безе, корочку на поверхности бездонного топкого болота, в котором прятались жуткие монстры. Виктор Шараев с болезненным любопытством заглядывал в темные глубины этого болота, пытаясь угадать, что вынырнет оттуда в критический момент. Он не хотел никого убивать, но Кудрявый со своими шестерками словно нарочно испытывал его нежелание на прочность, загоняя в угол, как крысу.

Он снова, в который уже раз, подавил инстинктивное желание плюнуть на все и бежать куда глаза глядят.

Страдания и смерть близких людей могут иметь смысл только в том случае, если с их помощью на него можно будет оказывать давление. Какой смысл убивать его мать, если он об этом не узнает? Какой смысл пытать несчастную уродину Вику, если он в это время будет на расстоянии в две тысячи верст от Москвы?

Он зло скрипнул зубами. Логика, логика… Логика хороша, когда решаешь шахматную задачу, а к Кудрявому человеческая логика неприменима, как к какому-нибудь стихийному бедствию вроде торнадо. Он замучает и убьет просто для того, чтобы отыграться, сорвать злость. Нет, чтобы выскользнуть из цепких лап Кудрявого, нужно было вывозить из города и прятать всех, кто был ему близок, – буквально всех. А после этого придется попытаться поймать Кудрявого на мушку.

Он был уже совсем недалеко от выхода из парка, когда увидел едущий навстречу по аллее автомобиль. Автомобиль был как автомобиль – новенькая «Волга» цвета маренго, в полном соответствии со временем года и погодными условиями забрызганная грязью по самую крышу, но при виде этой машины что-то сжалось у него внутри, словно навстречу двигался «Летучий голландец».

Сигарета, догорев до фильтра, обожгла губы, и Виктор бросил ее в лужу, замедляя шаг по мере приближения автомобиля. На мгновение ему почудилось, что вот сейчас «Волга» с ревом рванется вперед, резко вильнет в сторону, пытаясь поддеть его бампером, но ничего подобного не произошло.

Поравнявшись с ним, «Волга» плавно затормозила и остановилась. Тонированное стекло задней дверцы медленно опустилось, и Одинаковый выставил в окошко довольную физиономию. Это был Олег – тот, что без пластыря.

– Гуляешь? – весело спросил он. – Присматриваешься к театру будущих военных действий?

У Виктора немного отлегло от сердца.

– Гуляю, – сдерживая нервную дрожь, ответил он. – Присматриваюсь.

– Командирская рекогносцировка, значит, – удовлетворенно прокомментировал Одинаковый. – Молодец, хвалю. Один совет: не балуйся больше с телефоном.

Он откинулся на спинку сиденья, и Виктор разглядел в глубине салона еще одно лицо. Он не сразу узнал его: мешали плохое освещение и широкая полоса пластыря на месте рта, а когда узнал, рванулся к машине, на ходу выхватывая из кармана пистолет.

Он не успел. Одинаковый выставил в окно куцый автоматный ствол, и Виктор услышал скользящий лязг затвора.

– Помаши маме ручкой, козел, – сказал Одинаковый.

Стекло поднялось, машина резко рванула с места и в мгновение ока скрылась за поворотом аллеи.

Некоторое время Активист стоял на обочине, держа в опущенной руке бесполезный «вальтер», потом спохватился, спрятал пистолет в карман и зашагал к станции метро нетвердой походкой смертельно усталого человека.