Африканский штрафбат - Антон Кротков Страница 26

Из-за того, что «фантомы» вынырнули в непосредственной близости от их машины, застигнутый врасплох экипаж советского ракетоносца не сумел вовремя среагировать на атаку. С переходом в режим фарсажа они безнадёжно опоздали. Даже обладая разгонной динамикой истребителя, невозможно оторваться от ракеты, когда она всего в ста пятидесяти метрах от тебя! Задействовать станцию постановки помех и начать отстрел противоракетных тепловых ловушек и дипольных отражателей ребята тоже не успели. Фактически они позволили противнику спокойно подойти и в упор расстрелять себя…

Здесь, далеко за пределами цивилизованного мира, допускались действия за гранью добра и зла в европейском понимании этих понятий. Такова была безжалостная логика тайного противостояния, которое с конца сороковых годов происходило между странами, входящими в социалистический лагерь, и западным блоком во главе с США. «Холодная война» была в самом разгаре. Временами она становилась очень горячей. Только знал об этом лишь узкий круг посвящённых с обеих сторон «Железного занавеса». После Карибского кризиса, едва не закончившегося ядерной катастрофой, сверхдержавы соблюдали негласное правило: не поднимать шумиху на весь мир по поводу своих локальных побед и поражений, если боевое столкновение произошло не на их территории или в непосредственной близости от их границ. Советской стороне предстояло молча проглотить очередную обиду, сделав вид, что ничего не произошло…

Тревожные звуковые сигналы сообщили об одновременном пуске нескольких вражеских ракет. По мере приближения ракет к бомбардировщику писки аварийных сирен становился громче и пронзительнее. Они быстро слились в один панический вой. Самолёт сотряс мощный удар. Одна ракета взорвалась позади правого крыла, «впритирку» к соплам двигателей; вторая вошла в фюзеляж в районе киля. Самолёт качнулся на правое крыло. В кабине резко запахло сгоревшей изоляцией. Погасли на секунду, но тут же снова засветились все циферблаты и тумблеры на приборной доске, включилось аварийное освещение. Сознание Нефёдова обожгла страшная мысль: он больше не увидит Марину и отца. Краем глаза Игорь ухватил дрожащие пальцы бортинженера на приборной панели. «Вот всё и выяснилось… – сказал себе Нефёдов. – Наивный болван! Теперь-то ты знаешь наверняка, что случилось с тем морским разведчиком, и какую „блатную“ командировку уготовил тебе дорогой тесть!»

– Боевой режим! – скомандовал командир.

Все опустили забрала гермошлемов и перешли на дыхание из индивидуальных кислородных приборов. И сделали это очень вовремя, ибо очередная ракета разорвалась рядом с кабиной, изрешетив её осколками, что вызвало мгновенную разгерметизацию. Кабину наполнил свист ворвавшегося в пробоины воздуха. Осколки пробили пол прямо под ногами майора Кабаненко и два кусочка металла впились в его левое бедро. Управление самолётом взял на себя второй пилот. Ещё одним осколком убило бортинженера. Он грудью привалился на свой пульт, повернув залитое кровью лицо к Игорю, в его остекленевших глазах застыло непонимание.

От близких разрывов многотонный самолёт швыряло из стороны в сторону. Со своего места Нефёдов-младший видел, как на приборной доске перед пилотами загорелись красные лампочки, сигнализирующие о пожаре двигателей. Лётчики с трудом удерживали в руках штурвалы, да и весь самолёт трясло, словно в лихорадке. И всё же они продолжали работать, делать всё, чтобы спасти машину и экипаж. Страшно бледный от потери крови командир подсказывал второму пилоту, как лучше маневрировать.

– Влево, влево, Серёга! Разворачивайся им навстречу. Надо «спрятать» сопла наших движков, тогда можно сорвать тепловое наведение ракет.

Не менее сложно приходилось штурману, ибо всё пилотажно-навигационное оборудование вышло из строя. Поэтому ему оставалось воспользоваться старым «дедовским» методом – навигацией по счислению. Но даже этот метод оказался трудным в применении из-за того, что осколки перебили приемник воздушного давления, так называемую «трубку Пито», и об истинной скорости самолета оставалось лишь гадать. Тем не менее, штурман постоянно выдавал командиру курс и удаление от нейтральных вод. Оставалась маленькая надежда, что чёртовы истребители не станут добивать их в международном воздушном пространстве.

Второму пилоту всё труднее становилось контролировать машину. Два из четырёх двигателей горели и их пришлось отключить. Из-за недостатка тяги самолёт быстро терял высоту. Постоянно что-то выходило из строя: самопроизвольно вывалилась одна стойка шасси. возникли проблемы с рулём направления; Мячиков грустно доложил, что огромным осколком разнесло вдребезги его рацию. К счастью, сам хронический везунчик при этом не получил ни царапины. Но теперь нельзя было сообщить на базу о бедственном положении, в котором оказался экипаж. Так что на оперативную эвакуацию в случае катапультирования рассчитывать не приходилось.

Наконец, оценив сложившееся положение, командир принял трудное, но единственно возможное решение:

– Всем покинуть самолёт!

Штурман рванул двумя руками за рычаги катапультного кресла, однако его отстрела не произошло – катапульта не сработала. Пришлось штурману выбираться через аварийный люк. Следующим катапультировался оператор РЛС.

– Прыгай! – сердито рычал Кабаненко сидящему рядом товарищу.

– Подожди, подожди, – оттягивал своё катапультирование второй пилот, буквально слившись со штурвалом. – Давай сначала ты, а я пока буду удерживать машину.

Так они и спорили, уговаривая один другого уйти первым, чтобы дать возможность спастись остальным. Игорь тоже медлил воспользоваться своим шансом на спасение, пока мощный пинок не вышиб его из гибнущего самолёта. В воздухе тело отделилось от кресла, но ещё некоторое время продолжало кувыркаться в чернильно-чёрной бездне. Беспорядочное вращение прекратилось, едва над головой хлопнул раскрывшийся купол парашюта. Кто именно его катапультировал Игорь так и не узнал…