Аргентинское танго - Елена Благова Страница 20

— Ну что, орлики, — Аркадий сыто улыбнулся, наклонил голову, и я увидел смешной светлый хохолок, будто золотистый петушиный гребешок, у него на стриженом затылке, — поздравить вас? Или еще рано?

Он имел в виду деньги.

Заказ надлежало оплачивать.

Я прекрасно знал, что Аркадий Беер — жмот.

Он только прикидывался щедрым.

— Поздравить, поздравить, — залопотал Славик, налегая на буженину, отправляя в рот вилкой, прямо с тарелки, сразу три ломтя, зажевывая добрых полстакана «Абсолюта», — еще как поздравить, Аркаша!.. прямо со страшной силой поздравить… Ты же сам видишь — все о’кей…

— Значит, поздравить, — медленно, тяжело произнес Аркадий, следя, как Славка пьет и ест. — Ну что ж. Я выдам вам гонорар. — Он положил крепкую, красивой лепки, как у артиста или пианиста, руку на грудь: должно быть, там, под лацканом, во внутреннем кармане, лежали наши деньги в конверте. — Но это еще не все. Я приготовил вам сюрприз. Я приготовил вам подарочек. Прелестный подарочек, между нами говоря. Да это подарочек для нас всех. Если этот подарочек, правда, еще будет себя хорошо вести. Ну да мы его научим, я оптимист!

Славка оторвался от буженины и икры, которую, уже зарозовев и завеселев от выпивки, беззастенчиво зачерпывал столовой ложкой. Уставился на Аркадия непонимающе.

— Какой такой подарочек, Арк?..

Аркадий хлопнул в ладоши. Горничная испуганно вбежала, потом понятливо скрылась. Тут же вошел дюжий бодигард, закинул за спину руку, сделал знак другому, стоявшему за дверью. Раздались торопливые шаги, сдавленные ругательства. В гостиную ввели, вернее, вволокли упирающуюся девушку. Смоляные волосы были спутаны, висели вдоль щек, струились по груди. Черные огромные, как торфяные озера, глаза испепеляли нас гневом, яростью. Губы закушены. Я быстро поискал глазами следы побоев. Не нашел. Гады, бить женщину! Это было бы слишком низко. Впрочем, Аркадий знал массу болевых приемов и бить тоже умел — в живот, в печень, под ребро, не по лицу, лицо такой красотке надо было сохранить, конечно, хоть с лица воду не пить, как известно. Девушка повернула голову, подняла лицо навстречу мне — и я чуть не вскрикнул. Вовремя удержался. Сдержанность украшает мужчину, Ким, ты знаешь это.

Это была Мария.

Мария Виторес собственной персоной.

Партнерша и девушка моего беспутного гениального Ивашки.

Мария, вызвавшая во мне дикую страсть, которую я целенаправленно убивал в себе, растаптывал, как мог.

Я не ходил на ее концерты. На ее спектакли. На ее громкие скандальные шоу. Не смотрел телепередачи с ней и о ней. Закрывал глаза, проходя мимо афиши с ее кроваво намалеванным именем. Не замечал ее рекламных, во всю стену, фотографий в метро, на перекрестках, на вокзалах. Ее раскручивали по первому разряду, а я в упор не видел ее! Потому что я влюбился в нее, а это надо было пресечь в корне. Сын! Сын танцевал с ней. Сын любил ее. Сын владел ею. Это была территория чужой любви. И я не имел никакого права на вход туда. Тем более — на владение чужой собственностью. Тем более — на похищение ее.

— Ким Иванович, — сказала Мария Виторес побелевшими губами, — здравствуйте… Вы что тут…

— Вы знакомы? — Белые стеклянные глаза Аркадия переползли с Марии на меня. — Это меняет дело. Впрочем… — Он резко обернулся ко мне. Вертел в руках позолоченную чайную ложечку из сервиза королевы Марии-Антуанетты, купленного на аукционе «Филипс» в Париже. — Давно ты ее знаешь?

— Недавно. — Рот мой пересох. Мария пристально, из-под спутанных волос, смотрела на меня, прожигая взглядом. — Недавно, Арк, клянусь. Она танцует с моим сыном, и Иван…

— Иван тебя с ней познакомил, понятно, так. — Аркадий сощурился. Улыбка жестко прорезала его щеки. — Звезда, туда-сюда. Запал, что ли?

От его глаз-буравов невозможно было укрыться. Я собрал в кулак всю свою волю. Всю старую спортивную злость. Заставил себя презрительно, весело улыбнуться. Даже хохотнуть.

— Еще чего, Арк. Охота была. У меня ж баба молодая, я ж недавно развелся и женился по любви, между прочим. Клин клином не вышибают. Ты ж понимаешь, у нас, у мужиков, так. У меня на таких, черных галок, — я сглотнул слюну, — не встает. Мне беленькие курочки нравятся. Белокурые бестии.

Моя жена была белокурой, и Аркадий это знал.

— Бестии, — задумчиво сказал Аркадий. Бодигарды, втащившие Марию в гостиную, крепко держали ее за локти. — Эта — еще та бестия. Но мы ее все равно сломаем. Черная галка, говоришь?.. Будет черная орлица. Будет пикировать с небес на врага. И когтями вырывать из него душу.

Когтями вырывать душу? Что он имел в виду?

Аркадий встал из-за стола. Походкой офицера подошел к Марии. У него и впрямь была офицерская выправка — никакой расхлябанности, никакой мафиозной избалованной вальяжности, подобранность, строгость, надменность. И эти белые злые глаза под чистым и высоким, таким благородным лбом. И эта офицерская чистенькая, аккуратная стрижка, только сейчас из юнкерского училища, из артиллерийских казарм, и прямо на плац, пред светлые очи государя-императора: «Ура! Ура! Ура-а-а!»

— Посмотри, как я работаю, Поучись, — бросил Аркадий мне через плечо. Сделал знак бодигардам, они отпустили девушку, отшагнули назад. Аркадий взял ее за подбородок. — Ну как? Образумилась, испанская курица, или снова будем говорить на разных языках? Я на русском, ты на испанском? Ты русский понимаешь, гадюка? Или ты понимаешь только это?

Он сделал незаметное движение. Я был прав, он работал чисто. В какую болевую точку на ее совершенном теле ударил он? Я не смог заметить. Она закусила губу от боли, и ее подбородок прочертила тонкая красная полоса крови.

— Дрянь, — сказала Мария по-испански. Аркадий усмехнулся и пожал плечами.

— Не понимаю. Теперь я не понимаю тебя.

Я изо всех сил сдерживал себя, чтобы не выскочить из-за стола и не вонзить тупой столовый нож Аркадию в шею. Славка утер рот салфеткой, рыгнул. «Ну и хороша девчонка», — прошептал.

— Прекрати вливать в себя спиртное и жрать, — тихо сказал я ему, — видишь, Арк устроил для нас веселое шоу. Предлагаю поглядеть.

Лучше бы у меня выкололи глаза. Лучше бы сердце вырвали. Я убиваю за деньги людей, да. Счастлив мой Бог был, да, но до сих пор мне заказывали только мужиков. Баб мне не заказывал никто. И Аркадий тоже. Я еще никогда не убивал женщину. Я никогда не бил ее. Больше всего на свете я хотел сейчас убить Аркадия. Или так врезать ему, чтобы он надолго отключился.

— Ты дрянь, — сказала Мария по-русски, ставя на него черную печать расплавленной смолой глаз, — слышишь, ты дрянь. Я никогда не буду делать того, что ты требуешь. Я уже сделала однажды то, что мне приказали. Все. Больше не буду никому подчиняться. Хочешь, убей меня!

Вот теперь я видел, что она испанка. Она высоко, гордо подняла голову. Отбросила со лба пряди волос. Ее лицо внезапно озарилось светом, будто бы она увидела, ощутила нечаянную радость. Легкая улыбка мазнула по припухшим вишневым губам. Щеки заиграли румянцем. Она подбоченилась, выставила ногу вперед, и я видел, я ясно видел — она дразнит Аркадия, она вызывает его! Она издевается над ним! Она смеется над ним!