Слепой против маньяка - Андрей Воронин Страница 2

Катя бурчала им вслед:

– Раскормленные индюки! Козлы вонючие!

Ей иногда нравилось ругаться матом, особенно если было холодно и настроение было никудышным. Именно таким, как сейчас.

* * *

Григорий Синеглазов, сорокапятилетний мужчина с довольно длинными волосами, начинавшими седеть, развязал тесемки коричневой коленкоровой папки, положил ее себе на колени. Его глаза, под которыми были темные круги, сузились.

В кончиках пальцев появилась дрожь. Он раскрыл папку и одну за другой принялся вытаскивать большие глянцевые фотографии. Он раскладывал их на журнальном столике так, как раскладывают карты в пасьянсе. Менял местами, облизывал пересохшие губы и вздрагивал.

– Забавно… забавно… – шептал мужчина, – как же ты визжала! Как же ты хотела! Но потом ты хотела выскочить, и это тебе не удалось. Ключик-то от квартиры лежал у меня в брюках, а ты об этом не знала. Я поймал тебя у самой двери.

На фотографии было распластанное в ванной, исполосованное бритвой мертвое тело. Глаза вытаращены, язык вывалился, мокрые волосы прилипли к краю ванны.

– Люблю мелкие подробности, – проговорил мужчина и, подняв за уголок следующий снимок, поднес к глазам.

На этом снимке была окровавленная голова совсем молоденькой девушки, почти ребенка. Следующая фотография задрожала в пальцах Григория Синеглазова. В раковине умывальника лежала аккуратно обмытая отрезанная женская рука. Пальцы были выпрямлены, и рука с, колечком казалась фарфоровой. На запястье поблескивали часы. Снимок был настолько отчетлив, что мужчина мог видеть даже время, остановленное вспышкой фотолампы: два часа пятнадцать минут.

Григорий Синеглазов отлично помнил эту ночь. Он помнил девушку, почти подростка, он помнил, как она немного запинающимся голосом соврала, что ей уже восемнадцать лет. На самом же деле ей было не более четырнадцати, может быть, четырнадцать с половиной. Именно такой возраст больше всего возбуждал референта по экономическим вопросам, кандидата экономических наук Григория Синеглазова, разведенного шесть лет назад. Он быстро просматривал снимок за снимком. В уголках глаз собрались слезы.

– Какие вы все хорошенькие! – прошептал Синеглазов и судорожно вздохнул. – Какие вы хорошенькие! Как я вас всех люблю!

Все фотографии были ужасны. Они больше напоминали страницы патологоанатомического атласа, чем снимки, сделанные фотографом-любителем.

Руки, отделенные от туловища, вспоротые животы, вывалившиеся кишки, отрезанные груди, уши, разорванные рты, выколотые глаза. На обратной стороне каждого снимка были аккуратно проставлены дата и имя жертвы. Возможно, имена были не настоящие, но если жертва называлась Валей, Таней, Мариной, Григория это вполне устраивало. Его абсолютно не интересовало настоящее имя девчонки: Валя так Валя, Катя так Катя.

Просматривая снимки, Синеглазов возбуждался все больше и больше. И он понимал, что уже не сможет сегодня спать спокойно, что ему опять хочется крови, хочется наслаждения, хочется видеть наполненные ужасом глаза жертвы.

Он быстро собрал снимки, аккуратно сложил, завязал на бантик тесемки и спрятал коричневую коленкоровую папку в секретер, где лежали фотоаппараты.

Затем он взглянул на свое отражение:

– Ну что ж, Гриша, время пришло.

Он потуже затянул узел итальянского шелкового галстука с миниатюрными смешными машинками – такими, как их рисуют дети, сунул в карман пиджака пачку сигарет, накинул на плечи синее кашемировое пальто и, оставшись вполне довольным своим внешним видом, вертя на пальце ключи от машины, быстро сбежал вниз. Его серая «вольво», хоть и не новая, но все еще довольно привлекательная, поблескивала, вымытая дождем, прямо у подъезда на небольшой площадке. Кровавой капелькой мерцал огонек сигнализации.

«Хорошо бы сегодня найти какую-нибудь совсем молоденькую, но с большой грудью и худыми острыми коленками!»

Такая однажды попалась Григорию. Это было в прошлом году. Он снял девочку возле ресторана «Прага». Она назвалась Мариной. Этот фотоснимок хранился на самом дне папки, и Григорий Синеглазов любовался им только в самые торжественные моменты своей жизни.

– Все будет хорошо, – сказал он сам себе, вставляя ключ в замок зажигания и запуская двигатель.

Затем он щелкнул кнопкой магнитофона, и в кабине зазвучала мягкая, спокойная музыка. Это была запись Патрисии Каас, которая очень нравилась Синеглазову. Но не как женщина, а как певица. Ее песни не возбуждали Григория, а наоборот, приводили его в состояние равновесия и придавали уверенности в себе.

Дела в посреднической фирме «Гарант», где Синеглазов был не последним человеком, шли как нельзя лучше. За последние пару месяцев было совершено четыре крупные сделки, и в кармане кашемирового пальто в большом бумажнике из мягкой крокодиловой кожи лежало четыреста долларов. Остальные деньги он хранил, заложив в толстую книгу, предназначенную для психиатров.

Это была книга по сексуальным извращениям. Григорий иногда любил полистать страницы, при этом криво улыбаясь и причмокивая. Там были описаны такие ужасные случаи, до которых ему еще очень далеко. И еще Синеглазов очень любил вырезки из всевозможных газет. Несколько коричневых папок лежало в глубине секретера, заполненные вырезками из разных газет и журналов.

А вот тоненькая синяя папка была посвящена ему. В ней хранились фотографии его жертв, фотографии, напечатанные в газетах, показанные по телевидению. По сей день милиция и родственники безуспешно пытались отыскать без вести пропавших девочек.

Это была любимая папка Григория Синеглазова. И он время от времени тешил себя надеждой, что когда-нибудь она станет очень толстой, такой толстой, как коричневая. И все, что там будет, будет посвящено ему – Григорию Синеглазову, человеку, который мечтал стать хирургом.

Но родители решили по-другому и отдали Григория – конечно же, по большому блату – в престижный Плехановский институт. Григорий закончил его с отличием, хоть в душе люто ненавидел экономику. Но специалист он был отличный.

Сразу же после окончания его распределили в Госснаб, выдали сафьяновые корочки.

Но проработал там Григорий недолго. Началась перестройка, и всевозможные реформы уничтожили эту славную тихую организацию.

Григорий почти полгода был без работы. Попытался устроиться в один из коммерческих банков, но чуть не оказался за решеткой. Председатель банка и два его заместителя, уехав в отпуск за границу, так и не вернулись. Вместе с ними не вернулись и деньги вкладчиков. ФСБ, ФСК, налоговая инспекция очень долго мучили оставшихся сотрудников. Больше всех досаждали клиенты, но им Григорий радовался, ведь он проработал в банке всего лишь две недели и не был ни в чем замешан. Его оставили в покое.

Затем ему повезло. Он встретил одного из своих однокурсников по «Плешке». Тот процветал. Имел свою фирму и после бутылки джина с тоником предложил Григорию: