Большая игра - Александр Афанасьев Страница 2

Из Кыргызстана — мы переходим (точнее, переезжаем) в Таджикистан. Страну, которая в девяносто первом — девяносто четвертом годах потеряла в кровавой гражданской войне больше жителей в процентном соотношении, чем любая другая страна в двадцатом веке. Войну — прекратил полковник Квачков (который сейчас сидит) и его легендарная пятнадцатая бригада спецназ, выведенная после Афганистана в Чирчик. Именно спецназовцы — спланировали и осуществили спецоперацию в Ромитском ущелье, самое крупное вертолетное десантирование после Пандшера. Не дав тем самым вовчикам (ваххабитам) закрепиться на местности и создать свой, таджикский Пандшер и дождаться талибов. Если бы не это — то НАТО сейчас долбало бы не только по Афганистану, но и по Таджикистану.

Но с тех пор много чего изменилось, и подвиг русских десантников и спецназовцев — уже никто не помнит. Душанбе сегодня — это зелень, высотки, которые строят китайцы для «новых таджиков» тире наркомафиози и приезжих из Афганистана (понаехали тут…), которые спешат обзавестись квартирой в пока еще спокойной соседней стране, немецкие туристы (именно немецкие — почему то их больше чем остальных и намного) и восточные красавицы в кафе (девушка, вы с какой деревни, простите…) в джинсах, топиках и с непременной банкой яги в руках ^[2]. Про шариат никто не задумывается. Зайдет сюда Исламское государство — то-то покуражатся…

В районе цемзавода останавливаю джип — мой контактер терпеливо ждет меня на старой Волге-универсал. Это не его машина — машина отца, который живет в городе. Сам он — возит богатых туристов в горы и потому приобрел подержанный Ланд Круизер — часть денег ссудил ему я, без процентов. Валиулла благодарен, отдает понемногу, как может. Еще он понимает, что сегодняшнее спокойствие, напоминающее заросший тиной пруд — обманчиво, как и все на Востоке. И российские паспорта для него и его большой семьи, выданные по ходатайству ГРУ в обход законных процедур — а семья у него большая — могут очень пригодиться…

Волга мигает фарами.

— Это кто?

— Друг. Сиди пока…

Завгородний — еще неопытен в этих делах. Много говорит. Задает слишком много вопросов. Не понимает, что в нашем деле нельзя задавать вопрос, если не знаешь ответ.

Но ничего, научится…

Валиулла, мой местный агент и друг — улыбается.

— Салам, брат. Как жизнь…

— Хорошо, брат как у тебя?

Вместо ответа, Валиулла достает деньги. Они свернуты в скаток, почему то на Востоке все делают именно так. Я пересчитываю купюры.

— Смотрю, разбогател…

— Туристов много. Сейчас, как рубль упал, у нас манат тоже упал, туристов еще больше. Недавно двух тут француженок возил…

Валиулла цокает языком, я закатываю глаза.

— Сам не женился?

— Нет.

— Нашу брать будешь?

Валиулла — типичный сын своего народа, для него мужик без семьи — не мужик, нарушение всем норм бытия. Здесь второй вопрос, после «как тебя зовут?» и перед «куда идешь?» — сколько у тебя детей. Поэтому — моя холостяцкая жизнь ему капитально непонятна, и он старается мне помочь, как может, предлагая найти жену здесь и зажить нормальной жизнью. Построить дом, нарожать детей.

Может, он в чем-то и прав…

— Друг, проехали. Ты же знаешь…

— Вай, нехорошо, без семьи, без детей.

— Лучше мне скажи, дорога на Бадахшан свободна? Не хулиганят там? Что слышно?

— Да как сказать…

Горный Бадахшан, где я был не раз и куда направляюсь снова — это или кусок Афганистана в Таджикистане или наоборот — северный Афганистан включает в себя часть большого Таджикистана. Граница между Афганистаном и Таджикистаном — это часть Большой Игры между Великобританией и Россией, сделки более чем столетней давности. Она разделила некогда единое пространство, на котором жили непокорные племена, подчиняющиеся только своим вождям и религиозным лидерам — пирам. Собственно, произошедшее ничем не отличается от восточной границы Афганистана, где линией Дюранда разделены между двумя странами пуштунские племена. Разница лишь в том, что нам удалось цивилизовать свою Зону племен, а вот англичанам — нет. Местные жители до сих пор благодарны русским: сам слышал на самой границе, как люди говорили: если бы не русские, сейчас бы жили как вон те, ездили бы на ослах, и топились кизяками. И даже местные наркомафиози разбогатев — строят не дом в деревне, а едут в Душанбе, покупают там новый джип и квартиру в одной из высоток. Но капля камень точит. Уже вошло в жизнь первое поколение, которое не училось в советской школе, которое понятия не имеет о законе Ома, но заучило до дыр биографию «отца нации». Подрастает второе, которое уже учило не биографию отца нации, а строки из Корана и книг аль-Ваххаба. Уже свалил в Исламское государство командир местного ОМОН, который проходил подготовку и у нас и в США, и из Сирии — заявил о том, что скоро будет революция и всем кяфирам сделают секир-башка. А теперь его еще избрали военным амиром Исламского государства. Последствия решений девяносто первого года — еще не наступили, ответ за эти годы разрухи в сортирах и головах — перед судом истории нам еще предстоит держать…

Валиулла рассказывает местные и дорожные новости, я слушаю, благодарю. Обнявшись, расходимся по машинам. Я прячу во внутренний карман деньги.

Денис присвистывает.

— Что?

— Я думал, это мы агентам платим.

Я подмигиваю.

— Уметь надо. И не агентам, а источникам, агент это другое, учи терминологию ^[3]. Поехали.

На дороге в Горный Бадахшан стоят посты. Местный ОМОН — раскатывает на китайских Хаммерах, щеголяет чешской формой и чешскими же пулеметами Взор-59 — они переданы безвозмездно в рамках какой-то там помощи Евросоюза. Но если смотреть на вещи здраво, в случае прорыва ИГ через границу — половина личного состава перейдет на сторону ИГ, а вторая половина — хорошо, если удержит аэропорт для приема частей российских ВДВ.

Проезд без досмотра стоит пятьсот рублей. Рубли здесь принимают с тем же почтением что и доллары, рублем можно расплатиться на базаре, за рубли — купить дом. Десятая часть страны — в России на заработках.

За постом — горы, горы, серпантин и кишлаки, все отличие от афганских только в том, что они электрифицированы, видны нитки проводов, ЛЭП идет параллельно дороге. Время тут застыло, двадцать первый век где-то очень далеко и чабан, пасущий овец — смотрит в небо, где идущий в Афганистан тяжелый транспортник — оставляет за собой пушистую стежку следов…