Последний аргумент закона - Андрей Воронин Страница 2

«Жигули» по застарелой привычке казались отставному полковнику верхом технического совершенства. И хоть он умом понимал, что те, по сравнению с «лэндровером» — обыкновенная консервная банка, но сердцем навсегда прикипел к простым, незатейливым отечественным автомобилям.

Старик глянул на окна своей квартиры. Ни в одном из них своей жены не увидел. Сигарета догорела почти до фильтра, а он так и не накурился. Поскольку супруга за ним сейчас не наблюдала, то скандала он не опасался — отломал фильтр и, обжигая пальцы, один раз затянулся, но зато по-настоящему, почувствовал и вкус табака, и пьянящее действие дыма.

«И сигареты заграничные дрянь, — подумал старик. — То ли дело был „Беломор“!»

Илларион лихо развернулся в тесном дворе, проехался задним колесом в каких-то пяти сантиметрах от ноги отставного полковника. Тот даже не дернулся, знал, инструктор с машиной управляется так же виртуозно, как летчик-ас со своим самолетом. «Лэндровер» исчез в узкой темной арке.

— Развелось у нас живности! — пробурчал старик, глядя на единственного в их дворе бездомного котика, того самого, которого Забродов выманил из-под машины.

Котенок сидел, высунув на божий свет из-за колеса хвост, пребывая в полной уверенности, что его никто не видит.

— Спешат, носятся, — бурчал старик, шаркая ногами по выцветшему асфальту, — будто дела у них какие-то есть! Дела у тех, кто на работу спешит с утра, а все остальные — бездельники, такие же, как коты, только жрут и гадят, а пользы от них никакой.

Бывший военный с трудом забрался на крыльцо и, задрав голову, громко крикнул:

— Маня!

Его зычный голос эхом разнесся в узком, высоком колодце двора. Он до сих пор не научился обращаться с кодовым замком на двери подъезда, и каждый раз, выходя покурить, звал жену, чтобы та открыла ему дверь.

Пропищал зуммер, зажглась красная лампочка, дверь чуть отошла.

— Из-за бездельников и нормальным людям мучиться приходится! — продолжал возмущаться бывший полковник, пробираясь в собственный подъезд. — Замков понаставили, противоугонных устройств… Каждый раз ночью машины завывают, как стая голодных собак, выспаться толком не дадут. И по телевизору одна дрянь идет, то политика, то боевики, то секс…

Бывшему полковнику и в голову не приходило, что три перечисленные им с отвращением занятия и составили основу его прожитой почти до самого конца жизни. К ним еще стоило добавить четвертое — неумеренное питье спиртного, отчего лицо у него по цвету напоминало подсохший гранат.

Забродов был настолько приучен к езде на машине, что практически не замечал того, что сидит за рулем. Он физически ощущал возможности автомобиля, то же самое происходило с ним, когда он брал в руки оружие. И неважно, знакомой системы или нет, достаточно было двух-трех пробных выстрелов, и Забродов уже владел им в совершенстве.

Илларион даже толком не знал, поддается его «лэндровер» восстановлению или же он отправляется на нем в последний путь. Поэтому он выбрал самого лучшего специалиста по машинам.

Во всех областях знаний лучшим специалистом является не тот, кто широко разрекламирован, а одиночка, не выставляющий собственное умение на широкую публику. Хороший специалист сродни талантливому художнику, его работа не терпит суеты, чужих глаз, утомительных разговоров о деньгах, он работает лишь потому, что это приносит ему удовлетворение.

Один московский пейзаж сменялся другим. Наконец, Забродов очутился неподалеку от Коломенского.

«Давненько я здесь не бывал!» — Илларион всматривался в разительно изменившийся за последние годы пейзаж. Тут, вдалеке от улицы, основу застройки составляли дома частного сектора. Но если раньше это определение к району подходило полностью, то теперь приземистые домишки, напоминавшие о дореволюционной и довоенной Москве, почти полностью сменились огромными коттеджами.

Буйство фантазии архитекторов, подстегнутое еще докризисньми финансами заказчиков, не знало границ. В домах прослеживались почти все архитектурные стили, какие только создало человечество. Имелись миниатюрные замки, фланкированные башнями, чьи стены прорезали узкие стилизованные бойницы для пушечного и арбалетного боя. Временами попадалось прямое наследование сталинскому ампиру. Реже встречались образчики неорусского стиля с кокошниками и резными карнизами. Не хватало, разве что, египетских пирамид да ацтекских храмов.

Забродов подумал, что опрометчиво отказался от того, чтобы хозяин встретил его на въезде в переулок.

«Кажется, здесь», — решил Илларион, поворачивая руль.

Он помнил, что перспективу улочки замыкала шатровая колокольня храма. Гладкий асфальт, разметка, высокие заборы, один погонный метр которых стоил не меньше двухсот долларов. И тут Забродов улыбнулся: буйное сочетание фантазии и богатства прерывалось на двадцать метров довольно крепким деревянным забором. Доски плотно прилегали друг к другу, их покрывала темно-зеленая краска. Над воротами имелась небольшая деревянная крыша-навес.

За забором, для прочности обитым проволокой, виднелся одноэтажный деревянный дом и шиферная крыша длинного сарая. В общем, стоять бы на сегодняшний день и этому дому, и этому ограждению в каком-нибудь провинциальном городке, а не в столице, где один земельный участок стоит раз в сто больше подобной усадьбы.

На воротах красовалась десять раз подновленная табличка: «Осторожно, злая собака!»

«Феликс, — подумал Забродов о своем знакомом, — ты, наверное, изменился не больше своего дома».

В последний раз они виделись года два назад, теперь же лишь созвонились по телефону. Феликс был одним из тех людей, кого можно не видеть годами, но, тем не менее, он остается другом.

О нем никогда никто не говорил «мой бывший друг» или «мой бывший знакомый», достаточно было провести с ним вечер в гостях, и расположение к нему оставалось на всю жизнь. У него, как и у Иллариона, не было ни жены, ни детей. В прошлом имелась лишь служба в спецназе ГРУ, где они и познакомились, а в настоящем существовала одна всепоглощающая страсть — восстановление старинных и редких автомобилей.

Феликс мог на несколько месяцев пропасть из Москвы, никого не предупредив, и колесить по всей стране в поисках того, что другие считали металлоломом. Именно поэтому табличка, предупреждавшая о злой собаке во дворе, была всего лишь декорацией. Нельзя держать в доме собаку, если ты постоянно в нем не живешь.

Калитка в воротах со скрипом отворилась, и из-за нее выглянул мужчина около пятидесяти. Его лицо густо покрывали морщины, но не злые, ни одной вертикальной. Сеточка морщин возле глаз и губ навечно впечатала в лицо Феликса приветливую улыбку. Длинные, не по годам густые и ухоженные волосы на затылке стягивались в хвост простым обувным шнурком с озорными металлическими наконечниками.

Феликс даже не кивнул, не сказал «здрасьте», а подмигнул Забродову, исчез и зазвенел засовом. Ворота, оставляя на траве словно прочерченные циркулем дуги, распахнулись, и Илларион въехал на «лэндровере» в сельский двор. Здесь даже не было бетонных дорожек. Сквозь гравий, усыпавший подъезд к длиннющему сараю, пробивалась трава. Под деревьями старого сада уютно чувствовали себя крапива, полынь и прочие растения, которые нормальные люди иначе, как сорняками, не называют. По углам дома под короткими водосточными трубами стояли деревянные бочки с водой, в которых отражалось высокое городское небо.