Русский вираж - Алексей Свиридов Страница 2

— Девушка, вы не скажете, сколько сейчас времени? — воровато оглянувшись и не увидев поблизости командира, спросил один из них у высокой блондинки, с интересом оглядывающейся вокруг: чувствовалось, что ей в новинку все — и самолеты кругом, и сама атмосфера аэродрома.

Девушка подняла руку, бросила взгляд на часики и сочувственно ответила:

— Десять минут первого. Все никак не сменят? Бойкий солдат бросил быстрый взгляд на девушку — короткая футболка и шорты выгодно подчеркивали ее стройную фигуру — и сообщил:

— Нет, мы еще долго стоять будем. Кстати, меня Сергей зовут, а вас как?

— Ее зовут Наташа, — послышался спокойный голос сбоку. Солдат повернулся и увидел молодого мужчину. Его лицо пересекала черная повязка, и на месте одного глаза красовался черный же кружочек. Другой глаз глядел вроде бы даже дружелюбно, но продолжать разговор солдату резко расхотелось.

— Да, да, Андрюш, пошли… — спохватилась блондинка. Одноглазый положил девушке руку на талию и повел ее дальше, а солдат еще некоторое время смотрел им вслед.

Демонстрационные полеты начались только пару часов назад, но над аэродромом уже стоял характерный запах керосиновой гари, а подрагивающий воздух у полосы заметно помутнел. Расположившаяся было прямо на жесткой траве вдоль нее публика потихоньку оттягивалась назад, утомленная близким грохотом двигателей, на на освободившиеся места устремлялись новые зрители, из пришедших недавно.

Впрочем, к полосе стремились не все. Многие посетители, в том числе Андрей с Наташей, неторопливо двигались вдоль рулежной дорожки, рассматривая выставленные на ней самолеты, вертолеты, дельтапланы, автожиры — самые разнообразные аппараты, так или иначе способные подниматься в воздух.

Наташу крылатая техника интересовала в основном с эстетической точки зрения («Ой, какой носатый… Ой, какой стремительный… Ой, какой грозный…» — по-детски восхищалась она), интерес же Андрея был гораздо глубже. Почти про каждый самолет, особенно боевой, он мог сказать несколько слов, характеризуя его сильные и слабые стороны. Девушка кивала и не переспрашивала, хотя еще вчера предупредила честно: многого она не запомнит.

Около «ЛФИ» — нового, только начавшего испытания истребителя КБ Микояна, Андрей задержался надолго. Поразглядывал разложенные перед ним макеты ракет, внимательно прочитал рекламные характеристики, не поленился обойти кругом, а потом, пробравшись сквозь толпу ребятишек, поднялся по лесенке и долго рассматривал кабину.

Наташа, стоящая парой ступенек ниже, сначала терпеливо ждала, потом нерешительно потеребила своего друга. Он, словно что-то вспомнив, тряхнул головой и быстро, даже слишком быстро спустился вниз.

Вокруг было шумно — где-то в начале полосы прогревали двигатели самолеты, ждущие очереди на взлет, невдалеке с мягким урчанием раскручивал лопасти вертолет с очередной партией пассажиров, желающих совершить короткую воздушную прогулку над выставкой, а в расставленных вдоль полосы колонках играла музыка, время от времени прерываемая комментариями. Но вдруг весь этот шум перекрыл могучий грохот реактивного двигателя: незаметно подкравшийся откуда-то со стороны леса истребитель-триплан медленно, даже как-то лениво, прошелся на небольшой высоте вдоль полосы, потом задрал нос в небо и с удивительной легкостью рванулся ввысь, оставляя за собой пышный хвост разноцветного дыма.

— Маневренные возможности серийного истребителя «Су-37» демонстрирует молодой военный летчик Николай Морозов! — воспользовавшись временным затишьем, объявил диктор, сделав ударение на слове «серийного».

— Сочетание мощи и простоты сделало этот поразительный самолет доступным массовому летчику. Николай Морозов не проходил специальной подготовки для пилотажных выступлений, и все-таки: посмотрите, на что способен «Су-37» в руках строевого пилота!

Наташа поморщилась. Текст, написанный кем-то для комментатора, показался ей слишком напыщенным, а в сочетании с тоном диктора и бравурной музыкой создал у нее и вовсе неприятное впечатление.

— Как будто стиральный порошок рекламируют! — возмущенно обратилась она к Андрею, но тот ничего не ответил.

Словно завороженный он стоял, запрокинув голову, наблюдая за тем, как маленький силуэт истребителя то зависает в небе чуть ли не на одном месте, то почти беспорядочно падает вниз, то, словно спохватившись, набирает огромную скорость и свивает из меняющего цвета дымового следа замысловатые узлы.

Еще не так давно фигуры пилотажа, на которые был способен этот истребитель с изменяемым вектором тяги, заставляли замирать даже движение на дорогах вокруг аэродромов в Ле-Бурже и Фарнборо. Но прошло совсем немного времени, и казавшиеся раньше фантастикой «кобры» и «кульбиты» пополнили арсенал общепринятых приемов пилотирования, к чему, собственно, и стремились создатели этого самолета. Наоборот, теперь истребитель, не способный на сверхманевренность, уже казался устаревшим.

Избалованные выступлениями «Русских витязей», «Стрижей» и «Воздушных гусаров», посетители выставки обращали не слишком много внимания на одинокий самолет, пусть даже и демонстрирующий чудеса верткости и послушности. И только Андрей, забыв обо всем, следил за эволюциями «Сухого», и выражение его лица было странным — словно это зрелище одновременно доставляло ему и наслаждение, и боль.

Лишь когда истребитель, выровнявшись, удалился настолько, что стал почти не виден — видимо, ожидая разрешения на посадку, Андрей вернулся к действительности.

— Красиво летал, да? — спросила его Наташа, ожидая услышать объяснение странному поведению Андрея. Они были знакомы уже месяца два, но, кроме того, что Андрей раньше был каким-то метеорологом при авиационной части, девушка почти ничего не знала про его прошлое.

— Красиво, — глухим голосом согласился молодой человек. — Очень красиво. А еще красивее это там, наверху… Я тебе не говорил раньше, я ведь сам летчик… Был.

Он криво усмехнулся и продолжил:

— Правда, и после этого, — Андрей дотронулся до повязки на глазу, — удалось как раз на таком красавце полетать. Недолго и не здесь, но удалось… Практически чудом — а теперь даже не знаю, к лучшему оно было или нет. Одно дело — думать, что чудо невозможно, и совсем другое — знать, что оно уже произошло и вряд ли повторится… — Он замолчал, хотя сказать мог бы еще многое.

Андрей Корсан мог бы рассказать про то, как чуть было не спился после отстранения от полетов, спасали лишь занятия в секции — да и туда в конце концов учитель попросил не приходить, не срывать злость на спарринг-партнерах. Как болтался на должности замначмета, словно кусок навоза в проруби, сознавая свою ненужность. Как неведомыми самому себе словами убедил командира дивизии негласно направить его волонтером в неведомую Сербию, про которую не знал почти ничего, кроме одного: там снова можно будет летать.

Он мог бы описать Наташе, что увидел и пережил за полтора месяца на Балканах, где шла настоящая война — и в воздухе, и на земле. Но обязательно добавил бы, что, несмотря на всю жестокость и грязь, несмотря на подстерегающую его каждую минуту смерть, одноглазый летчик с кодовым именем Корсар там летал, поднимался в небо и был этим счастлив.