Ниязбек - Юлия Латынина Страница 2

– Русский, – подтвердил Гамзат. А Гази-Магомед прибавил:

– Разве такое с рутульцем сделают? Или с лезгином? Или с аварцем? Если такое с рутульцем сделают, за это весь род мстить будет. А за русского кто будет мстить?

* * *

Сероглазого Владислава достали из подвала к вечеру. Село справляло поминки, и ему велели убрать тела двух русских солдат, застреленных во время поминок.

Во дворе трещали автоматные выстрелы, и в дымящихся котлах с мясом можно было сварить человека. То, что осталось от русских, велели отнести собакам.

Когда пленник сделал свою работу, один из чеченцев подтолкнул его тычком автомата:

– Туда.

Под навесом стоял БТР, и на броне сидел курчавый бородатый Арзо. Русского швырнули на колени перед чеченцем.

– Как тебя зовут? – спросил Арзо.

Он говорил по-русски тихо и неожиданно чисто, и только между согласными его речь – речь человека, полжизни прожившего в русском городе Грозный, – перекатывалась с камешка на камешек, как торопливый Терек.

– В-владислав. Владислав Панков.

– Ты солдат?

– Н-нет, я просто… сопровождал груз. Вагоны то есть.

– Ты чекист?

– Нет. Я… я сотрудник Центробанка. Я по образованию финансовый работник, у меня же документы… у меня все документы с собой.

– Ты стрелял в моих людей?

Владислав невольно дотронулся до переносицы. На ней темнел горизонтальный шрам. Когда его брали в плен, приклад автомата впечатал в переносицу дужку от очков: у Владислава было минус четыре. – Да, – сказал Владислав.

– Ты никакой не финансист, – сказал Арзо, – ты чекист. Ты действительно учился в Гарварде, но это потому, что ты сын Авдея Панкова. Министра Панкова. Я знал, что ты будешь сопровождать груз. Меня особо попросили об этом одолжении, чтобы я пристрелил сына Панкова. Еще мне сказали, что в вагонах будут деньги. Много денег. Два триллиона, сказали. Триллион, сказали, твой.

Русоволосый пленник вздрогнул. Ему с самого начала казалось это странным – что боевики, войдя в Грозный, пошли сразу к железнодорожному вокзалу. И что именно за два часа до их нападения на вокзал приехал состав, груженный наличными деньгами для реконструкции Чечни.

– Только в вагонах не было денег, – сказал Арзо.

– Это не может быть! Я сам…

– Это очень удобно. Грузишь в вагоны два триллиона наличных. Они уходят в Чечню. Где деньги? Украли боевики. А я там троих оставил. Для чего? Что я скажу их матерям?

Владислав молчал.

За спиной Арзо появился молоденький боевик, и в руках его была видеокамера.

– Говори, – сказал чеченец.

– Что?

– Скажешь, что ты в руках Арзо Хаджиева. Что с тобой хорошо обращаются. Ты скажешь, что в вагонах было только пять мешков и что люди, которые отправили тебя с вагонами, хотели, чтобы я тебя убил. Еще ты скажешь, что, если твой отец хочет, чтобы ты жил, он должен разыскать пропавшие мешки. Он все-таки министр финансов.

Когда охрана увела щуплого русского с серыми глазами, Арзо еще раз прослушал запись и приказал переписать ее на магнитофон. Затем он набрал номер по спутниковому телефону. Вместо того чтобы поздороваться с собеседником, он включил магнитофон.

– Как ты думаешь, – спросил он, когда пленка закончилась, – лучше, чтобы я получил деньги или чтобы Авдей Панков получил эту запись?

* * *

Солдат, которого искусала собака, умер ночью, и, когда Владислав проснулся, он увидел, что лежит голова к голове с трупом.

– А вас за что украли? – спросил Владислав.

– У нас есть спиртзавод в Торби-кале, – сказал Гамзат, – мы у него деньги брали.

– Пять миллионов долларов, – сказал Гази-Магомед.

Мысль о том, что бородатый человек с автоматом может кому-то ссужать деньги, показалась молодому выпускнику Гарварда удивительной.

– У Хаджиева? – уточнил он.

– Ну да. А потом он устроил резню в Бочоле, и мы не вернули долг.

– Если бы мы вернули долг, ваша ФСБ сказала бы, что мы финансируем террористов, – прибавил Гази-Магомед.

Владислав озадачился. Это был интересный юридический казус. Если человек, у которого ты взял деньги, стал международным террористом, означает ли это, что возврат долга подпадает под статью «финансирование преступной деятельности»? Правда, Владислав не думал, что эти люди не вернули деньги, чтобы не попасть под статью. Он решил, что они воспользовались моментом.

– И что он с вами сделает? – спросил Владислав.

– Сложно сказать, – ответил Гамзат, – ведь он не выпустит нас, пока мы не вернем деньги.

– А пока мы здесь сидим, мы никогда не сможем их собрать, – грустно добавил Гази-Магомед.

* * *

Соболезнование продолжилось на второй и третий день. Погибшие были людьми известными, и многие, прослышавшие об их смерти, приезжали из далеких сел. Двое даже прилетели из Москвы.

На третий день утром Панкову отрезали палец. Его вытащили из подвала и на этот раз ничего не записывали, а просто приказали позвонить отцу. Когда по отцовскому сотовому ответил строгий служивый баритон, взбешенный Арзо ударил русоволосого пленника в лицо, а потом его растянули по земле, как шкурку на просушку, и оттяпали мизинец. Это оказалось не так больно, как удар в челюсть.

* * *

Вечером третьего дня ворота дома Арзо распахнулись, и в них въехали два серебристых джипа, доверху набитые вооруженными людьми.

Человек, который командовал новой партией гостей, был гораздо моложе самого Арзо. Он был высок – выше чеченца на полголовы, и двигался с балетной плавностью борца или каратиста. В отличие от Арзо он был чисто выбрит, и на по-юношески припухлой щеке, переходящей в капкан подбородка, странно смотрелся свежий порез от безопасной бритвы. Его волосы и глаза были того же цвета, что и ствол его «Калашникова», и в отличие от остальных своих людей он не держал автомат в руке. Тот был подвешен на длинный серый ремень и перекинут через плечо, как сумка почтальона.

Новоприбывший обнялся с отцом Арзо и направился к навесу, под которым сидели полевой командир и его брат. Арзо поднялся ему навстречу.

– Ты украл моих родичей. Ты поступил неправильно, Арзо. Верни мне их.

В отличие от остальных гостей новоприбывший обратился к Арзо не на чеченском, а на русском – так, как всегда обращаются к человеку другого народа горцы Кавказа. Да и русский его был значительно неряшливей, чем у Арзо, – с безупречным синтаксисом и грамматикой, но с резким гортанным выговором, как будто каждую согласную в слове натерли наждаком.

– Они должны мне пять миллионов, Ниязбек, – ответил Арзо, – и еще два за моральный ущерб.