Час ворона - Михаил Зайцев Страница 12

– Фу, Альфа! Нельзя!

Я отшатнулся, долбанулся затылком о заднее стекло, уперся ногами в машинный пол и почувствовал дрожь в коленях.

На сиденье возле водителя, мордой ко мне, сидела южнорусская овчарка. Огромадный лохматый зверь с оскаленной пастью.

– Фу, тебе сказано! – Шофер за баранкой отвесил овчарке легкую оплеуху по морде. – Фу, Альфа! Нельзя.

– Не глянулся наш-то Альфе. – Слева ко мне на заднее сиденье влез один из мужиков, тех, что я приметил возле автомобиля.

– Эге, не глянулся. Этак с ней бывает. – С правого бока меня стиснул второй мужик. В руках у второго была моя голубая спортивная сумка.

– Жарко ей, притомилась, родная, – объяснил шофер. – Побегать хочется, зелень, солнышко, а вместо побегать надоть службу несть, вот она и возмущается, девочка... Сиди смирно, Альфа! Стеречь!

Шофер ласково потрепал собачку размером с теленка по загривку, повторил команду «Стеречь!» и показал на меня пальцем. Собака, наклонив косматую голову, осмотрела умными глазами мое лицо, и взгляд ее остановился на моей бритой шее. Собачка часто и шумно задышала, с высунутого из пасти розового языка потекли тягучие слюни, клыки, похожие на маленькие желтые кинжалы, влажно заблестели.

– Садись удобней, долго ехать... – доброжелательно посоветовал мне мужик, сидящий справа.

– Альфу не бойся, будешь сидеть смирно, не укусит, – заверил мужик слева. – Поехали, что ли? Разворачивайся, Игорь, поехали, вишь, передние тронулись. Ехай, не отставай...

Автомобиль дернулся, меня качнуло вперед, собака оскалилась, но, слава богу, кусать не пыталась, только показала, какие у нее темные пигментные пятна на деснах, и зарычала.

– Ряху ему закройте чем-нибудь, – велел шофер-собачник. – Чтоб Альфу не смущал. Действительно, чем-то он ей не глянулся, волнуется девочка.

– Жарко... – Мужик справа стянул с себя через голову белую футболку с короткими рукавами, остался сидеть обнаженным по пояс, а футболкой замотал мою голову. – От так, болезный... Мухи кусать не будут, и Альфочка не куснет, надеюсь...

Остро пахло мужским потом. Дышать было тяжело, и нестерпимо чесался нос. Однако ж езда в автомобиле по сравнению с автобусной перевозкой казалась просто раем.

Мужики всю дорогу молчали, Альфа успокоилась, успокоился и я, как это ни парадоксально. Я ждал чего-то... чего-то жуткого на лесной полянке в окружении омоновцев. Обошлось. Обращение не в пример милицейскому, терпимое. Лютой злобы в голосах и поступках «заказчиков» не обнаруживается. Правда, и уважения ко мне проявляют не более чем к перевозимой с места на место мебели. И собака, если совсем откровенно, вышибает из башки все отчаянные мыслишки о побеге и сопротивлении надежнее любого автомата.

Пока ехали, я вспоминал диалог омоновца Кузьмы и человека с мешком денег. Из их разговоров я понял, что заказали нас троих. Похоже, все прежние мои надежды и страхи не стоили и ломаного гроша. Значит, разгадка нашего похищения затаилась где-то во второй половине восьмидесятых годов двадцатого столетия, и «нечаянная» встреча в санатории – лишь прелюдия, причем тщательно спланированная и дорогостоящая прелюдия к... к черт его знает чему... Хотя как раз черт-то, наверное, знает разгадку происходящего. Рогатый драматург со времен Адама поднаторел на провокациях грехов человеческих.

Слепой и безгласный, слушая дыхание пса и чувствуя, как собаке хочется найти повод вцепиться мне в глотку, я углубился в воспоминания.

Толик, я и Захар. Восьмидесятые годы. СССР. Восточные единоборства. Тренировки, тренерство, спортивные спарринги, драки на улице. Ни я, ни Толик, ни Захар никого в уличных драках не убивали. Я вообще на улицах дрался исключительно до знакомства с Захаром и Анатолием. Пять или шесть раз я ходил драться, ходил искать приключения в парк, что поблизости от метро «Войковская», и было это, то ли в восемьдесят третьем, то ли еще раньше. Я тогда тренировался у Биня. Бинь – вьетнамский студент, постигавший азы журналистики в МГУ. Он стал моим первым учителем кунгфу. Позже, тренируясь у Вана, студеоза-китайца вгиковца, я приучился произносить слово «кунгфу» на правильный китайский манер – «гунфу» (причем буква «г» выговаривается мягко, как ее произносят наши донские казаки).

До знакомства с Бинем я успел получить желтый пояс в подпольной школе карате и походить на тренировки по рукопашному бою. В карате мне нравились философские аспекты и восточная экзотика. Не нравилось мне то, что разучиваемые до опупения связки, стойки и передвижения практически невозможно применить в чистом виде во время спарринга. Смотришь, как каратеки тренируются – душа поет, до чего все красиво, а выйдут на татами биться – куда чего девалось? Скачут, как козлы горные...

В рукопашном бое конкретно меня не устроила другая крайность. Все по делу, все, чему учат в зале, применимо на улице, вот только вместо философской подоплеки сплошные гематомы на голенях да разговоры о никчемности прочих боевых систем.

В общем, я хотел, как говорится, и рыбку съесть, и задницу не покорябать. Хотелось научиться реально драться и одновременно хотелось проникнуться почти религиозным духом настоящих единоборств. Я суетился, бегал по Москве, искал Мастера, и я его нашел. Я нашел Биня. Особая история, как мы познакомились. Очень долго можно рассказывать, как я постигал азы гунфу. Зато крайне короток рассказ про то, как он прекратил меня учить – в гости к Биню приехал дядя из Вьетнама, и его чуть кондрашка не стукнул, когда он узнал, что племянник показывает какому-то русскому парню приемы, их семейные секреты – приемы и методики, передаваемые из поколения в поколение, от отца к сыну, от старшего брата к младшему. На мое счастье, Бинь был прозападным вьетнамцем и до приезда строгого дядьки учил меня драться в обмен на пригласительные билеты на просмотры в Дом кино («Дом вино», как его еще называют ) и прочие дефицитные в то время культурно-богемные мероприятия. Еще он был бабником, а вокруг меня вечно крутились «девочки из общества»... Но речь не об этом. Бинь определил опытным узким глазом, что из всего многообразия стилей и направлений гунфу мне больше всего подходят «птичьи стили». Для стиля Тигра я недостаточно крепок. Для стиля Бонзы – стиля «буддийского монаха» – я недостаточно быстрый. Для стиля Дракона мне не хватает прыгучести.

Бинь всего лишь год учил меня махать руками, как крыльями, и бить когтями-пальцами по нервным сплетениям и болевым точкам, а по прошествии года сказал, пора, дескать, устроить мне экзамен. Пять или шесть раз мы с Бинем темными вечерами в хорошую погоду прогуливались по задворкам парка близ метро «Войковская». Каждый раз к нам, мирно гуляющим, кто-то прикалывался, и случалась банальная уличная драка. В те годы мы не боялись напороться на пистолет или нож. На нас наезжали «почесать кулаки», и мы охотно соглашались «на махач». Как здорово выразился один мой друг, тоскуя по безвозвратно ушедшим временам Союза: «Хорошо было, дадут по морде и даже между ног не треснут». Были, конечно, были, мрачные исключения из тогдашнего щадящего кодекса уличных хулиганств, и я с ними сталкивался, но все поездки на «Войковскую» обошлись без смертоубийства. Если я кому чего и сломал или раздробил, так только в ответ на ярко выраженную агрессию. И калечил превосходящего числом агрессора более косметически, чем с ущербом для здоровья. Как сегодняшних пацанов в электричке. В темных закоулках парка я ощущал себя этаким благородным мстителем Зорро или, говоря грубо, тем самым болтом с резьбой, на который, рано или поздно напарывается всякая хитрая задница.