Закон десанта – смерть врагам! - Сергей Зверев Страница 10

Остальные откровенно перепугались. Про Рухляду и говорить не стоило — если бы от страха в самом деле умирали, она была бы первой. Практически парализованная, Лариса не шевелилась, только ресницы над огромными коровьими глазами бешено дрожали. Гароцкий традиционно вспотел; Мостовой стрелял глазами в присутствующих, пытаясь сообразить, правильно ли он понял слова Кольцова и почему ему так страшно.

— А еще некоторым кажется, что они здесь были, — негромко продолжал Вадим. Не стоило замыкаться на одной теме, — необычное дежавю, согласитесь. И не только Рухляду — многих из нас терзают сомнения, но они не признаются, а судорожно ищут причину, в чем дело. Охотно причисляю себя к последним. Да, я убежден — это уже происходило. Дом, кровати наверху, выщербинка в лестничных перилах, как будто две параллельные насечки, выбитые крупным зубилом…

— Это не дежавю, — высказался определеннее Макс. Он смотрел в стол, предпочитая не показывать глаза, в которых поселился ужас.

Вадим сглотнул.

— А еще некоторым, не будем показывать на них пальцем, кажется, что мы… знакомы. Не все и не со всеми и… не совсем с теми людьми, что здесь сидят…

— Сам-то понял, что сказал? — удивилась Валюша.

— Главное, чтобы другие поняли. А они понятливые, у них развеялись последние сомнения.

— Ну, тогда я набитая дура, — пожала плечами Валюша.

— А это твоя личная проблема. Ну так что, господа… — тишина угнетала, Вадиму хотелось говорить. — У кого тут не развеялись последние сомнения? Пройдите наверх. Постойте у окна с видом на двор. Посидите на кровати, откройте тумбочку, встаньте голыми ногами на половик под кроватью. Эффект дежавю обещаю. Да что вы, в самом деле, скромничаете, господа? Мы с вами одного возраста — кому-то тридцать три, кому-то тридцать четыре. Так и должно быть. Давайте признаемся — да, нас снова собрали вместе. Неприятное обстоятельство, но пока ничего летального, расслабьтесь.

— Не-е, ни хрена не догоняю, — протянула Валюша. — Ты хочешь сказать, вы знакомы друг с другом?

— Более-менее.

— И не помните?.. Послушай, Кольцов, ты из меня полную-то идиотку не делай. У ребенка без вас жизнь тяжелая, так мне еще и в ваши отношения вникать?

Кто мог, улыбнулся. Особенно это удалось Борьке, чей зловещий череп от натянутой улыбки стал вылитым «Веселым Роджером».

— Это было так давно, деточка, — утробно проворчал Борька, — двадцать с лишним лет назад. Все эти дяди и тети были маленькими детьми. А этот дом, будь он неладен, назывался школой…

Тишина царила безупречная. Даже ветер в тайге на время стих. По оконной раме карабкался огромный бледно-серый паук. Не очень хорошая примета.

— И вы забыли о том, что с вами было? — недоверчиво спросила Валюша.

— Ну, как бы да, — кивнул Борька. — Остались отрывочные воспоминания, неясные образы, ночные глюки, головная боль. Сужу, впрочем, по себе.

— Ужасная головная боль, — поправил Вадим.

— И ничего конкретного. Кошмарный детский сон — ни черта о нем не помнишь, но вроде был.

— Чудеса в решете, — Валюша почесала макушку вместе с помпоном. — Вы хотите сказать, через двадцать лет я забуду и вас, и эту берлогу, и автобус, и то, как вы тут парили мне мозги? Да вы что, смеетесь?

— С тобой иная ситуация, девочка, — подала голос «роковая» брюнетка. Вопреки ожиданиям, ее голос потеплел. — Мы были младше тебя. Твои мозги не подвергали психологическим нагрузкам, не выжигали память, не гипертрофировали, доводя до абсурда всего лишь одну грань твоей многогранной сущности. Она ведь у тебя многогранная, да?

«Ну вот и все, — тоскливо подумал Вадим, — ОНО вернулось…»

А ведь он кривил душой. Лукавил с самим собой. Изначально, еще до приглашения в областное управление ФСБ, он понял: прошлое возвращается. Это плохо — когда не помнишь прошлого, но боишься его каждой клеточкой тела. Он пытался вытравить воспоминание за время многолетней службы в армии — не вытравил. Он чувствовал интерес к своей персоне. Спиной чувствовал. То отмечаясь ежемесячно в окружной комендатуре, то покупая сигареты в киоске, то входя во двор, где плотно сидели старушки. Даже в теткиной квартире, временно приспособленной под жилье… Звонок из ФСБ лишь подтвердил его опасения. «Зайдите, пожалуйста, такого-то числа в кабинет номер двести пять. Пропуск вам выпишут. Если вас, конечно, не затруднит». Обязательно затруднит, но кому это интересно? Кабинетик был небольшой, стильно обставленный. Чекист невысок, невзрачен, рукопожатие крепкое. О нем здесь знали — о службе в 76-й дивизии ВДВ, о неудавшейся семейной жизни, о боевых заслугах, о длительном в связи с ранением отпуске, в котором ему еще пребывать и пребывать. «Уважаемый Вадим Алексеевич, товарищ лейтенант, — голос не вкрадчивый, располагающий к доверию, — двадцать лет назад вы стали жертвой бездумного, вредного, совершенно бессмысленного эксперимента. Московскими товарищами проведено расследование, в деле поставлена точка. Скажите спасибо одному бывшему воспитаннику этой, с позволения сказать, школы. Он нанял ловкого адвоката, сумевшего доказать моральный ущерб. Отныне вам положена солидная денежная компенсация и ряд льгот со стороны государства. Поздравляем, Вадим Алексеевич. Вам предстоит обратиться в институт психологической коррекции при НИИ мозга для краткого медицинского обследования и составления необходимых документов. Данный институт занимался вами в 82-м году, и только его заключение имеет юридическую силу для подготовки требования на возмещение. В институте до сих пор хранится ваше досье, уж не взыщите. Но вам совершенно незачем волноваться — это пустая формальность, без которой, увы, дело не сдвинется с места. Базовый НИИ располагается в Томске, а институт психокоррекции, к сожалению, в районном центре Любимовка — ну, вы понимаете, у нас всегда такие «тихие» организации формировали подальше от людских глаз. Сейчас это предприятие полностью перепрофилировано. Вам подскажут, как туда добраться (и подсказали — двухчасовым автобусом из Славянки). Однако нас уже торопят — вас не затруднит появиться в институте 16 сентября, в понедельник, то есть через два дня?.. О какой сумме, вы спрашиваете, может идти речь? Простите, Вадим Алексеевич, я не бухгалтер, моя должность гораздо скромнее, спросите об этом у сутяги-адвоката, он сегодня на коне — целое НИИ «обул», но, думаю, речь идет о нескольких тысячах долларов. Распишитесь, пожалуйста, в том, что вы ознакомлены»…

Кольцов вышел из кабинета с твердой решимостью: еду. И уже через тридцать шесть часов, по мере удаления от родного края, с изумлением подумал — ловцы человеческих душ не зря едят свой хлеб. Они талантливые проводники требуемых идей — не мытьем, так катанием, не убеждением, так гипнозом. В том вагоне и включилось пресловутое «чувство опасности», которое он впоследствии безжалостно изгнал, поскольку нуждался в деньгах и больше всего хотел поставить ТОЧКУ!

С той же легкостью купились остальные — даже обеспеченные. Невзрачный человечек из 205-го кабинета умел убеждать. Это не был гипноз в чистом виде, он никого не усыплял, но действовал превосходно. Никто не усомнился, что человек говорит только правду и ничего, кроме правды, плюс дополнительный крючок с наживкой — денежная компенсация (не слишком большая, чтобы не спугнуть, и не слишком маленькая, чтобы ею пренебречь). Он пропустил всю компанию поточным методом — 12 и 13 сентября, назначая каждому индивидуальные часы, естественно так, чтобы люди не встретились друг с другом.