Три мушкетера в Африке - Енэ Рейтэ Страница 8

– Да.

Сигареты в карцер проносили, запрятав в кепи, и, если в караулке на вас не имели зуб, можно было не беспокоиться: обыскивая карманы, младший чин не станет выворачивать головной убор. Мы угостили своего товарища по несчастью сигаретой.

– Вот спасибо… А не могли бы вы спроворить на завтра рыбное меню: по пятницам дают пустую похлебку, – произнес он тоном путника, молящего в пустыне о глотке живительной влаги.

– Стосковались по рыбе, что ли?

– Еще как! Вкуснее рыбы ничего на свете не бывает. Я согласен есть рыбу даже в том кошмарном виде, как ее здесь готовят. Это же надо додуматься – жарить рыбу обвалянной в муке!

– А разве надо не в муке? – изумился Хопкинс.

Левин язвительно усмехнулся. Лицо его выражало глубочайшее презрение, точно без слов говоря: «И носит же земля такого извращенца!»

– Само собой разумеется, в хлебных крошках! – наконец снисходительно бросил великий гурман. – Но я имею в виду вовсе не плебейский способ готовить панировочные сухари, когда хлебные объедки сваливают в мешок и сушат в кладовке! – Левин содрогнулся от этой ужасной мысли. – Берется свежий белый хлеб, подсушивается на открытом огне, а потом размельчается в крошки.

– Я смотрю, вы мастак по жратвенной части, – уважительно заметил Альфонс Ничейный.

– Перед вами Левин! – бросил в ответ кулинар-виртуоз с самоиронией мученика за идею. Судя по всему, он явно ожидал, что мы должным образом прореагируем, услышав это имя. Только ведь ни один из нас не знал, кто он такой, этот Левин, в обычной жизни. И спросить мы не решались, поскольку держался он крайне высокомерно. Скорее всего, наша неосведомленность болезненно задела бы его.

– В самом деле? – лукаво осведомился Чурбан Хопкинс в надежде докопаться до источника славы нашего сокамерника. – Значит, вы тот самый Левин, который… хм… как бы это сказать?

– Вот именно! Великий Левин – и этим все сказано!

Для кого «всё», а для нас по-прежнему ничего.

– Только об одном прошу, чтобы мое признание осталось между нами.

– Вы уж простите мою серость, – вмешался я. – Но, хоть убейте, не знаю, не ведаю, кто вы такой… любезнейший Левин.

– Теперь надо мной можно измываться безнаказанно!

– Поверьте же…

– Довольно! Вам прекрасно известно, кто я такой, но, если угодно глумиться надо мною, придется терпеть! – И отвернулся обиженно. Тут уж и не знаешь, с какого бока подкатиться.

Тюремщик принес еду – мясную похлебку, где мяса не было ни волоконца, так, горстка крупы да малость капустных листьев.

– Вы бы сегодня воздержались от курения, братцы, – доброжелательно посоветовал надзиратель. – Капрал больно не в духе. Личное оружие у него пропало.

– Как же это могло случиться?

– Сам он говорит, будто бы револьвер лежал на стуле возле его стола. Но тогда куда же он подевался? Стащить никто не мог, да и кому это нужно!

Действительно, какая-то невероятная история.

– Передай капралу, – небрежно бросил Хопкинс, – что, ежели он пожелает, я отыщу этот его револьвер.

– Ты у нас ясновидящий, что ли? – ухмыльнулся тюремщик и враз посерьезнел. – Тут, брат, дело нешуточное. Если оружие к вечеру не отыщется, бедняге капралу головы не сносить. Тебе и вправду револьвер на глаза попадался?

– Чего не было, того не было. Но я в цирке служил, духов вызывал – хоть на трапеции, хоть на арене, верхом на лошадке. Отыскать спрятанную вещь для меня плевое дело, стоит только впасть в этот… как его…

– В транс, – подсказал Альфонс Ничейный.

– Вот-вот, так капралу и передай. Запросто отыщу его пушку, ежели впаду в транс. Это вроде хвори, накатит на тебя ни с того ни с сего, и тогда любая пропавшая или спрятанная вещь предстает как на ладони.

Едва тюремщик удалился, мы набросились на Хопкинса.

– С чего это тебе вздумалось капрала за нос водить?

– А вам не терпится за туземцами камеры убирать? – Хопкинс воззрился на нас с обидой. – Не верите, что я когда-то в цирке работал?

– Вообще не верится, что ты когда-либо работал! – отбрил его Альфонс Ничейный, но на том перепалка и кончилась, потому как пожаловал капрал, самолично.

– Что за трепач тут хвастался, будто найдет мое оружие?

– Это я вызывался, господин капрал.

– Полно дурака валять, Тор!

– Без дураков, господин капрал. Под хорошее настроение я даже иголку в стоге сена отыскать способен.

– Вот что, парень! Если ты вздумал со мной шутки шутить… – Капрал зашелся от волнения и побледнел. Его, конечно, можно было понять. Потеря казенного имущества, а уж в особенности оружия, – провинность хуже не придумаешь. Если револьвер до конца смены не отыщется, капрал как миленький отправится в зону боевых действий.

– Помилуйте, какие могут быть шутки, господин капрал!

– Тогда отыщи мой револьвер.

– Это возможно, но только когда я впадаю в этот… как его… Ну, вот Альфонс знает… Накатывает на меня такая штука исключительно от веселья и радости. А сей момент я в печали: письмецо-то, мне адресованное, в канцелярии лежит себе полеживает, а сержант мне его в руки не дает. Вот ежели бы вы, господин капрал, письмишко мое сюда доставили, со мной бы мигом на радостях припадок этот приключился, и оружие ваше нашлось бы.

– Стащить письмо из канцелярии?! – возмутился капрал.

– Да никто и не узнает! Писульку я прочту, конверт мы заклеим, как было, и вы, господин капрал, его на место положите.

– Если обведешь меня вокруг пальца, берегись!

– Давайте договоримся: не вручайте мне письмо, покуда оружие не найдется!

– Ладно!

…Капрал без труда заполучил письмо и вернулся. Поскольку Хопкинс настаивал на нашей дружеской поддержке – без нее ему, видите ли, не впасть в транс, – то вскоре мы все трое очутились в караулке.

– Прошу мягкий стул, – потребовал Хопкинс и зажмурил глаза.

Ему принесли стул с мягким сиденьем и спинкой. Наш приятель набрал полную грудь воздуха, точно собрался нырнуть под воду.

– Трудно идет… – через минуту сообщил он и просительно огляделся вокруг. – Кто-нибудь, дайте сигару.

Чуть погодя Хопкинс запросил подушку. Попыхивая сигарой, он время от времени испускал тяжкие вздохи.

Капрал извелся – того гляди, кондрашка хватит, а у меня руки чесались врезать мошеннику от души.

– Пошлите кого-нибудь пройтись по двору, вдоль правой стены, а другой пусть пошарит в огороде за столовкой.

– В тех местах и ноги моей не было!

– Делайте, что говорят! – сиплый голос Хопкинса звучал повелительно.

Вслед за тем наглец потребовал бутыль красного винца и спровадил Альфонса Ничейного на чердак.