Там, где нас нет - Михаил Успенский Страница 8

Может вылезти погреться под светлым месяцем и сам царь Водяник. Царского в нем только борода, а так просто большая лягушка. Тот любит донимать людей вопросами: «Что у нас без умолку? Что у нас безответно? Что у нас без кореньев? Что у нас чаще рощ? Что у нас выше лесу? Что у нас краше свету?

Семь без четырех, да три улетело — сколько всего?» Ответы известны даже малым детям.

А самого его следует осаживать такой загадкой: «Птица без голоса в гнезде из волоса, сама села, а яйца наружу — кто такой?» Водяник устроен не как человек и нипочем не догадается, от обиды навяжет на шею камень и в очередной раз утопится, ему не привыкать.

Прогнать всех этих речных обитателей можно очень даже просто и недорого, если окажется под рукой обыкновенный козел. Козла они не любят, да ведь и людям он не больно приятен. На всякий случай козла можно вылепить из глины, только духу в нем необходимого не будет…

Но никто не лез на берег, не пускал из воды шумных пузырей, а мавку по плеску не отличишь от сома или налима. Жихарь задумался, загляделся на светлый диск, который покачивался на воде… Покачивался, покачивался, да вдруг и сдвинулся со своего места, словно лист кувшинки с оборванным стеблем, и поплыл, поплыл по речному стрежню, пока не скрылся за поворотом…

Жихарь помотал головой, поглядел на небо. Все было на месте — и месяц, и звезды. Звезды отражались и в реке, а вот месяц куда-то подевался. Жихарь затаил дыхание и на всякий случай взял в руку камень. Ничего не происходило. Потом на воде появилось светлое пятнышко, стало потихоньку расти, расти и наконец достигло положенного размера. Жихарь облегченно вздохнул и положил камень на место. Но в этот самый миг отражение снова оторвалось от своей невидимой основы и устремилось вслед за предыдущим вниз по течению, в те края, где Месяц называют Луной…

Да, место он выбрал самое дурное. Хотя кто выбрал-то? Зверь Индрик! Значит, будут не мавки, не лихорадки и не царь Водяник, а будет нечто вовсе скверное. Вверх по обрыву в темноте карабкаться не станешь, да и куда?

Обратно в Столенград? Верно говорят, что возвращаться — плохая примета: сей же час голову отрубят.

Вода уже теплая, и не раз случалось Жихарю переплывать широкие реки, только не в ночь полного месяца. В воде он сделается слаб и беззащитен, и, может статься, очередной желтый круг, сорвавшись с предназначенного места, перережет ему шею или грудь…

Правда, если опорожнить кожаный мешок и покрепче его перевязать, можно плыть и на нем. Но тогда придется волей-неволей доесть все припасы, а плавать на полное брюхо умные люди не советуют.

«Никто меня еще пальцем не тронул, а я уже все страхи перебрал, — укорил себя Жихарь. — Сам ведь хвастался гулящим девкам, что царю Водянику бороду оборвал, и речную тину в доказательство показывал. Вот и нахвастался».

Руки как-то незаметно для него потянулись к мешку, достали оттуда здоровенный печатный пряник и несколько каленых яиц. Созревающие луны продолжали скользить по реке одна за другой, но уже было не так страшно.

«Знать бы, куда они днем-то денутся — пропадут или станут дальше плыть, к Соленому Морю?» — задумался детина. На всякий случай решил о виденном никому не рассказывать, чтобы не засмеяли. Потом вспомнил, что рассказывать никому не придется, и загрустил. Грусть незаметно перешла в дрему, и ласковый голос над ним запел колыбельную, только напев стал как-то странно меняться, а голос опускаться все ниже и ниже, и знакомые слова превратились в чужие, рычащие и скрежещущие, и начали попадаться среди них полузабытые и давно заклятые имена истлевших идолов и околевших чудовищ, и от упоминаний этих застыла кровь…

«Варяги плывут, — сообразил во сне Жихарь. — Только вот почему они ночью плывут, не дурное ли задумали? Видно, все же придется наверх корячиться, предупреждать людей…»

Он открыл глаза, пришел в себя и понял, что поет один-единственный человек, и никакой лодки с драконьей головой на воде нет, хотя что-то и чернеется…

Детина вскочил и отбежал под самый обрыв, надеясь, что не заметят.

Неведомый певец плыл посередине реки, озаряемый бледными лучами, плыл он, стоя на стволе вывороченного с корнем дерева. Дивно, при этом он вовсе не перебирал ногами, чтобы удержаться, — ведь на круглом-то не очень поплаваешь. В руке певец держал не то посох, не то шест, которым он вроде бы и отталкивался, но этого никак не могло быть — на стрежне самая глубина.

«Водяник», — подумал сперва Жихарь, а зря: певец нимало не походил на речного царя. Был это высокий и прямой человек в длиннополом плаще, и плащ бился и развевался, хотя даже малого ветерка не веяло, да и двигалось бревно не скорее, чем вода. Потом стало видно, что развевается не только плащ, но и седые кудри, и длинная борода.

Тут Жихарь признал и напев: жуткое додревнее заклинание, поднимавшее мертвецов из земли, но не всех подряд, а только проклятых, заклейменных, голодных и рабов, с тем чтобы они разрушили до основания весь мир, а затем…

«Замолчи, сдурел ты! — хотел, но не посмел крикнуть богатырь. — И так они спокойно не лежат, чего их будоражить?»

Тут страшная песня сменилась громовым хохотом и необыкновенная лодка остановилась в воде как раз напротив того места, где таился отважный дружинник.

— Чего скрючился, плыви ко мне! — приказал певец, словно знакомому.

«Хуже не будет», — мгновенно решил Жихарь, но все-таки полюбопытствовал:

— А ты кто?

— Неклюд Беломор! — гордо ответил человек и как бы в доказательство помахал посохом над головой.

Жихарь похолодел, хотя, казалось, холодеть было уже некуда. Знаменитый волхв и чародей, звездослов и звездозаконник лет сто уже считался умершим, как и братец его, Черномор, и юному богатырю не раз случалось во время походов видеть его могилу в самых неподходящих местах. Грозного неклюда боялись и уважали во всех землях, а восточные люди почтительно величали его «Беломор-ханал», что означало «простирающий свою силу от моря до моря». По рассказам стариков, неклюд отличался большой чародейской силой и непредсказуемым нравом: за одно и то же мог и щедро одарить, и руки поотрывать. Другие волхвы и кудесники его боялись и все время норовили погубить, да вот, оказывается, не преуспели…

— Сапоги скидывай, все равно подметки до дыр протерлись! — распоряжался у себя на воде Беломор.

«Откуда бы ему знать?» — удивился Жихарь, но сапоги все же снял, набил камнями и зашвырнул подальше от берега — пусть уж никаких следов не останется. Но вот с ополовиненным мешком расставаться никак не хотелось, тем более что пришлось туда спрятать и пресловутую ложку, и охранительную цепь.

В воде было теплей, чем на воздухе. Жихарь сделал несколько шагов, потом сообразил и прошел вдоль берега вверх по течению, чтобы снесло как раз к Неклюдовой ладье. Мешок за спиной нисколько не мешал, случалось лезть в — реку и в боевом облачении.

Жихарь плыл не спеша, берег силы, погружаясь в воду с макушкой, без плеска, фырка и прочего шума: пусть дед видит, с кем имеет дело. Наконец рука пловца ухватилась за толстый корень.