Древнерусская игра. Двенадцатая дочь - Арсений Миронов Страница 63

Зато какая красота — выйдешь ночью на улицу, на морозец… Артифициальная луна светит мягко, матово, вполнагрева. Дыхнешь — и смотришь, как легкий живой пар поднимается вверх, к искусственным звездам…

Хотя, если честно, снег не очень удался. Я предпочитаю не признаваться в этом публично, ибо кроме меня да Акундина с фон Кульбицем никто не знает, какой бывает настоящий снег. А мой вышел не совсем холодный, хрупчатый — и пахнет фруктовым. На сахар похоже. Ну ничего, даже забавно. Отряхнешь с рукавицы мокрые ледяные шарики, загребешь в ладонь ломтики сладкой белизны — ум-м, прям тают в устах.

Подземная зима получилась не хуже натуральной. Особенно я горжусь своим северном сиянием. Оно включается обычно на рассвете, часов в девять — но можно отрегулировать на любое время. Яркость контролируете с пульта на подлокотнике кресла-качалки. Так забавно, знаете: лежишь себе, медленно просыпаясь, на чистом шелковом белье, а через высокое, искусно измороженное оконце лучатся мягкие отсветы нежно-алого, светло-голубого, играют на шелковой простыне, прохладный розовый блеск заливает всю комнату, танцует на щеках спящей вилы-телохранительницы, задремавшей в кресле со штуцером меж тонких точеных колен… И становится так светло и грустно… И хочется бесшумно спустить ноги с кровати, утопить их в мягкие тапочки — подойти к камину… Не глядя бросить в тлеющие ночные угли неразрезанный номер «Полярной Пчелы»… Ласково разбудить телохранительницу, позвать служанку и долго-долго пить горячий шоколад, выпростав теплую руку из клетчатого пледа, и, улыбаясь одними глазами, наблюдать, как вила Ракия, честно стараясь угодить и закусив губку от усердия, натягивает на ваши ноги толстые полосатые гетры, и как смуглые гладкие грудки ее подрагивают в вырезе расшитой черногорской рубашки, и медными кажутся волосы в отсветах близкого пламени, которое уже вовсю оживает, и резвится, и озорничает в очаге… Ах, это чудесно. А потом — внезапно встать, потянуться, уронить с сильных плеч ненужный плед и бодрым голосом попросить к заднему крыльцу снежный мотоцикл…

…И вместо завтрака — свежие колючие искры в лицо и звонкий снегурчиковый смех девушки, охватившей тебя сзади тонкими ручками: если оторвать взгляд от сияющего горизонта впереди, быстро глянуть вниз, то увидишь рукава пушистой рыженькой шубки и красные варежки, расшитые бисером; она пищит от скорости, от ударов ветра и диких прыжков через искрящиеся барханы, и смех звенит у самого уха, и душистое мягкое дыхание, пахнущее блинчиками с малиновым вареньем, вмиг отогревает вашу небритую щеку, уже заалевшую на бешеном ветру…

А потом — взрыв, визг, хохот! Круто затормозить, дико развернув рыкающий агрегат, обдавая мироздание трескучим веером снежного хрусталя, и повалиться в сугроб тугеза [16], дружно и весело, успевая оттолкнуть руль и подхватить на лету этот мягкий пушисто-рыжий комочек, из которого вмиг во все стороны выбиваются волосы, и растопыренные ресницы, и летящие варежки на резиночках; сдавить все это в объятиях и вытаращить глаза навстречу налетающему ужасу рыхлой белой горы — при всем при этом наблюдать краем глаза, как развивается и летит вместе с тобой, рядом с тобой, длинная медная прядь, тонко осеребренная инеем…

И с ходу, сразу — безумство снежных мячей, выбивающих дух, свистящих в синем воздухе. Взрыв, осколки! — тающий холод капелькой скользит за ворот: красные руки ноют в промокших варежках, и вила Зубровка, забавно махая бахромчатым пуховым платком, будто крыльями, тяжело бежит к проруби, проваливаясь в снегу по колено — ну уж нет, купайтесь без меня! Довольно мне ваших разалевшихся щечек и мгновенных взоров из-под платка… Бежишь прочь, к маленькому теплому шале, а позади уже — полуголые мощные девки-убийцы пищат и прыгают на снегу возле проруби, распахивают шубы и шали, белыми бомбами, поджимая ноги, плюхаются в синий ужас глубины, орут и царапаются, обламывая льдистые кромки, валит пар, шипят в ледяной воде крутые разогретые крупы, скрипят, трутся тающие льдинки, колкое крошево — круглые розовые груди выныривают из шуршащей прозрачно-голубой стужи — веселятся битый час, как чумные амазонки, разогревая зимнее озеро до плюсовой температуры лед начинает плавиться, и мне придется снова колдовать ночные заморозки, потому что не хочется весны.

А вечером будет оранжевый теплый круг от лампы на ковре, и горячий след от можжевеловой водки, оставленный на стенках пищевода; и сауна будет гудеть внизу, в подвале, а стены — потрескивать от внутреннего тепла, и вила Джин будет сидеть в ворохе медвежьих шкур, подогнув ножки в точно таких же, как у меня, шерстяных гетрах — мы будем сочинять сканворды, и я буду украдкой смотреть на ее грубоватый правильный профиль и поражаться тому, как неожиданно красивы эти густые светлые ресницы, опущенные к каббалистическим извивам головоломки. Я знаю, что улыбнусь, когда вила Виски наконец проснется, ибо она живет по ночам, как кошка, — проснется и мягко сойдет вниз, со второго этажа, мелко ступая белыми шерстяными носками по солнечно-желтому дереву тонких ступенек, и, склонив сумасшедшую темноволосую головку, выжидательно посмотрит на меня, счастливого и всесильного, разбросавшего истомленное ленью тело прямо на полу, среди распахнутых башлыков, размотавшихся клубков овечьей шерсти, свежих пахучих газет, разлитого кофе и рассыпанных мятных конфет.

БИ-И-И-ИП!

Я вздрогнул — вывалился из густых мечтаний обратно в темное и довольно тесное (хотя и комфортабельное) дубовое дупло. Пищала рация, нервно помигивая оранжевой искоркой индикатора. Поморщившись, я включился.

— Повелитель, прошу простить… — поспешно зажурчал голосок вилы-диспетчера — Фрау Шнапс просит связи…

— Конечно-конечно, — кивнул я. Интересно, как дела в нашем инкубаторе суперменов. — Давай, перебрось-ка Шнапочку на мой экранчик.

Не без некоторого сожаления я задернул плотной черной ширмой смотровое окошко с видом на заснеженный холм. Жаль-жаль, можно прозевать вилу Перцовку. Ну да ладно. Не все коту пэйнтбол, изредка надо и поработать. Бережно отодвинув автоматическую винтовку в сторону, еще бережнее взял с полки переносной компьютер. Смахнул снежную крошку с темно-фиолетовой крышечки. Растворил, как драгоценную раковину. Поерзав на жестком откидном стульчике, вмонтированном прямо в стену полого дуба на приличной высоте (ноги мои болтались в воздухе), я попытался устроиться поудобнее перед ожившим ноутбуком.

На экране расцвели красочные, стильные, прекрасно отдизайненные рабочие панели программы «HeroBuilder». Все-таки замечательный подарок сделал мне добрый доктор Болен Дойчин: фантастический софт, разработанный ледянскими умельцами, позволял управлять делами Траяна в автоматическом режиме. Отныне всю черную организационную работу делает мой компьютер! Для этого понадобилось лишь загнать в программу личные данные всех моих слуг и подчиненных — теперь они маленькими разноцветными фигурками отображались на подробнейшей, бесконечно масштабируемой карте славянского мира. Совсем как юниты в компьютерной игре! Просто прелесть.

Вот, например, вила Шнапс — ее местоположение на тактической карте одного из властовских предместий отмечает крошечный серо-зеленый человечек: можно даже разглядеть хвостик светлых волос под пилоткой и серебристый парабеллум в согнутой мускулистой ручке. Рядом с виртуальной фигуркой нежно мигает подпись: Fl, Vila Schnaps (Psanja Poljanitza), Current Status: Passive, Asking Connection MainBase. На подробнейшей карте вокруг маленькой Шнапс виднеются детали местности: куча камней, красноватая дверца в подземный бункер, покосившийся кактус возле двери — и множество подвижных объектов (десятки Данилиных разбойников расхаживают взад-вперед, греческие катафракты тусуются у костров, даже птички изредка перепархивают с кочки на кочку) Абсолютное сходство с компьютерной игрушкой. Признаться, так гораздо удобнее рулить миром. Все-таки в прошлой жизни я был игротехником, привык к геймовому интерфейсу. Спасибо Болену: теперь могу разруливать свои дела с комфортом. Чувствовать себя уверенно, как акула в воде…