Лицо неприкосновенное - Владимир Войнович Страница 61

Выбравшись на волю, капитан Миляга почувствовал сильноеволнение и полный разлад всего организма. Сердце в груди трепыхалось безвсякого ритма, руки дрожали, а ноги и вовсе не слушались, и капитан не виделникакого смысла в своем побеге. Там, в избе, было тепло и более или менееуютно, а здесь дождь, холод, полная темнота, и неясно, куда бежать и зачем.

Он не чувствовал волнения, когда перерезал веревку о примеченнуюеще днем косу, хладнокровно надел ошейник на кабана, хотя тот и сопротивлялся.Ворота в хлев были заперты снаружи, но капитан нашел дырку под самой крышей и струдом пролез сквозь нее, разорвав на плече гимнастерку. И вот теперь он незнал, во имя чего это делал. Было темно, сыпал дождь, холодные капли,скатываясь по крыше, попадали за ворот и медленно ползли по спине. Капитан необращал на это внимания, он стоял, прислонившись затылком к бревенчатой стене,и плакал.

Если бы кто-нибудь подошел и спросил: «Дядя, чего тыплачешь?» – он не смог бы ответить. От радости, что оказался на воле? Норадости не было. От злости? От желания отомстить? Сейчас не было в нем ни того,ни другого. Было полное безразличие к своей судьбе и ощущение беспомощности ибессмысленности всякого действия. Для капитана Миляги это было незнакомоесостояние, он не двигался с места, рискуя, что Чонкин сейчас его хватится, иплакал, не понимая себя. Может быть, это была просто истерика после всего, чтокапитану пришлось пережить в последнее время.

Вдруг он вздрогнул. Ему показалось, что он во дворе не один.Вглядевшись в темноту, он различил очертания странного какого-то существа илипредмета крупных размеров. Он не сразу понял, что это просто-напросто самолет,тот самый, из-за которого и началась вся заваруха. А когда понял, чуть-чутьуспокоился и, успокаиваясь, начал соображать.

Самолет стоял на краю огорода хвостом к избе. Значит, городДолгов приблизительно находится в той стороне, куда смотрит правое крылосамолета. Значит, бежать надо в том направлении. А зачем ему нужен этот Долгов,если там из его Учреждения не осталось никого, кроме секретарши Капы? Значит,надо идти прямо в область, к Лужину, начальнику областного управления. А чтосказать? Сказать, что один солдат с винтовкой образца тысяча восемьсотдевяносто первого дробь тридцатого года арестовал полностью весь личный составрайонного отдела? По нынешним временам военный трибунал и расстрел обеспечены.Хотя, если трезво взвесить все обстоятельства, можно и выкрутиться. Тем болеечто за Лужиным Миляга кое-что знал. В частности, кое-что насчет происхожденияобластного начальника. Может быть, сам он уже и забыл, что отец его дореволюции в соседней губернии был полицмейстером, но Миляга не забыл и навсякий случай держал это обстоятельство в голове. Вот почему у Миляги быланадежда, что Лужин не захочет доводить дело до трибунала. Тем более что впроисшедшем конфузе виноват, по существу, лейтенант Филиппов. Ну что ж, сФилипповым придется проститься, хотя, конечно, и жаль парня немного. Чтокасается Чонкина, то он, Миляга, займется им лично.

Вспомнив про Чонкина, капитан мстительно улыбнулся. И вытерслезы. Жизнь его обрела смысл. И ради этого смысла стоило идти сквозь дождь исквозь мрак.

Капитан отклеился от стены и шагнул вперед. Ногиразъезжались и вязли в размокшей почве. Но сапоги у него еще крепкие,как-нибудь выдержат.

Он уже обогнул самолет, когда за спиной скрипнула дверь.Кто-то вышел на крыльцо. Капитан, не раздумывая, рухнул в грязь. Сейчас, когдаон вновь обрел волю к победе, капитан для своего спасения готов был вынести ине такое.

– Ну чего там видать? – откуда-то, должно быть из избы,послышался беспокойный голос Нюры.

– Ничего не видать, – совсем близко сказал Чонкин. – Фонарьбы зажгла, что ли.

– Карасину нет, – отозвалась Нюра. – А лампу вынести, этисбегут.

Зачавкала грязь прямо возле капитанского уха. Еще чуть-чуть,Чонкин наступит на капитана, и все пропало. А что, если дернуть его за ногу, онупадет?..

– Ну, чего? – опять крикнула Нюра.