Государство и светомузыка - Эдуард Дворкин Страница 6

В длинной фланелевой рубашке, с повязкой на голове и градусником под мышкой, Великий Композитор лежал, укрывшись тяжелым атласным одеялом.

Мысли путались, Татьяна куда-то ушла, он смотрел в потолок, поглаживал пальцами нос и насвистывал «Турецкий марш» Моцарта.

В прихожей звякнуло. Предполагая неожиданное возвращение жены, Великий Композитор торопливо прошлепал по паркетинам и отпер.

Великий Мыслитель погрозил Великому Композиторому пальцем и только после этого протянул руку.

— Кто же это, не спросивши, сразу дверь открывает? — журил хозяина гость, сбрасывая гамаши и прилаживая к вешалке шуршащий клетчатый ватерпруф. — Добро бы еще на цепочке! Времена-то какие!.. Татей сколько по Москве шастает, убивцев!.. В Лефортове намедни семью цирковых борцов вырезали!..

Великому Композитору стало холодно. Он вернулся в комнату, набросил халат, сунул ноги в войлочные тапки. Великий Мыслитель прошел следом.

— Нельзя быть таким беспечным! — не унимался он. — У вас, небось, и защититься-то нечем!.. А вот знакомая моя одна, представьте, дверь только с пистолетом открывает, да и вообще с ним не расстается. Заткнет за пояс и ходит, никого не боится… да вы ее, верно, знаете… Засулич Вера Ивановна. Решительная особа, с характером… задумаешь что-нибудь, сотворишь — она придет, посмотрит и непременно переделает, причем, капитально, по-черному… этакий «Черный передел» сотворит… а почему у вас ухо перевязано?

— Девочка укусила. На улице.

Великий Мыслитель хлопнул себя по ляжкам.

— Вы что же — наклонились к ней? Какая вопиющая неосторожность! Эти современные дети и начисто откусить могут!.. Был я недавно в глубинке — приводят ребенка, типичный, знаете ли, уржумский мальчик, точнее, мальчик из Уржума… серьезный такой паршивец, в сапогах… заявляет мне: «Театр Мариинский в мою честь переименуют и всех баб в Петербурге перетрахаю!»

— Я тоже, — вспомнил Великий Композитор, — намедни видел одного такого из Твери — в очочках, валенках, пьяненький. «Вырасту, — обещался мне, — всеми командовать буду, во Всероссийские старосты выбьюсь!»

— Жуткие типы! — передернул плечами Великий Мыслитель. — А, неровен час, придут к власти!.. Что ж это я, однако, заболтался?! — спохватился он, выбежал и вернулся с большим бумажным пакетом. — Розалия Марковна велела вам кланяться и передать гостинцы… прослышала о вашей простуде, наказала беречься…

— Это я ноги попарил, а потом на улицу вышел…

— Ну, прям, дитя! — Великий Мыслитель, не сдерживаясь более, забегал вокруг рояля. — Не приведи бог, осложнение какое выйдет, и что же — оставите нас без скольких еще гениальных произведений!

— Никому они не нужны, — вздохнул Великий Композитор. — Вот, если бы я на губной гармонике играл или дул в свистульку!..

— Не говорите так! — Великий Мыслитель схватил его за руки. — Ваша музыка будет жить вечно… это мои статьи никому не нужны!..

Великий Композитор несогласно покачал головой.

— Ну, не скажите… А эта, как ее там… «Экономическая теория Карла Родбертуса-Ягецова»… или, скажем, «Поземельная община и ее вероятное будущее»… ваша полемика с Ковалевским весьма интересна…

Польщенный Плеханов зубами развязывал бечевку. Скрябин завороженно смотрел на появляющиеся из пакета вкусности.

— Вот, — пояснял Великий Мыслитель, — извольте… салат рыбный с профитролями… требушина в собственном соку… кисло-сладкие макароны… бычий оковалок… миноги в сиропе…

Великий Композитор нашел заварку, вскипятил воды, нарезал хлеба.

Они сидели друг напротив друга. Огромный большерукий дядька в сюртуке с лопнувшими подмышками и изящный тонконогий человечек в великоватом ему женином ситцевом халатике, два самобытных и неповторимых сколка навсегда уходящей эпохи… Пили чай, тыкали поочередно вилками в стеклянные банки, курили забытые Татьяной папиросы. Великий Композитор заметно взбодрился. Он то подергивал себя за нос, как бы оттягивая его книзу, то просто потирал руки.

Великий Мыслитель выпил напоследок сырое яйцо, промокнул салфеткой лоснящиеся губы.

— Интересная штука — жизнь, — расстегивая пуговицы на сюртуке, задумчиво проговорил он. — События большие и значимые частенько приводят к мыслям на редкость глупым… Как-то хоронили мы Некрасова… знаете «Парадный подъезд»? Так это его… дошли до Новодевичьего, прощаемся, между прочим, навеки. Тут бы и подумать о том, какими яркими красками поэт воспевал бедственное положение народа, а у меня в голове ЧТО крутится?.. ПОЧЕМУ НА ВОКЗАЛАХ И КЛАДБИЩАХ ВСЕГДА ОСОБЕННО ХОЛОДНО?.. Вот что меня, видите ли, занимает…

— Мне кажется, вы рано обрываете! — встрепенулся неуступчивый в вопросах философии Скрябин. — Давайте продолжим… существует и обратная связь! Окажись вы теперь на каком-нибудь вокзале… непременно ведь вспомните этого вашего Некрасова! Так?

Плеханов ненадолго задумался, моделируя ситуацию. Его большой открытый лоб покрылся испариной, усы растопорщились, чрезвычайно густые брови сошлись в переносице, длинные ресницы полускрыли пронзительные темно-карие глаза.

— Хорошо, — неуверенно проговорил он. — А если летом, в самое пекло?

Великий Композитор пристукнул маленькой ступней.

— Ассоциативная связь все равно сработает, но уже от противного! «Сейчас здесь жарко, — подумаете вы, обмахиваясь шляпой, — а вообще-то на вокзалах всегда холодно. И на кладбищах тоже. Холодно было на Новодевичьем, когда хоронили Некрасова…» — И далее — «Некрасов замечательно воспел то-то и то-то. Его рифмы полны небесной глазури. Его значение для нас неуходяще!..» Вот вам и нужная мысль! Пришла, голубушка, никуда не задевалась, попрыгала только по извилинам!

Не желая признавать очевидного поражения, Великий Мыслитель решил подкинуть в пламя спора немного сухой схоластики.

— Сложный комплекс бесконечных превращений действительности — азбука понимания всех событий, происходящих в мире! — мечтая о ничьей, без запинки выпалил он.

— Постоянство изменений — основа основ мироощущения! — решительно пресек некорректную контригру Великий Композитор.

— Энгельс по воскресеньям никогда не говорил о делах, — скатился Плеханов уже до резонерства. — Он только шутил и смеялся.

— Птица видна по полету, а добрый молодец — по соплям! — добил противника Скрябин.

Великий Мыслитель вскочил, намереваясь, не попрощавшись, опрометью выбежать из квартиры, но не выдержал — трубно расхохотался, выдернул по ассоциации белый носовой платок и замахал им над головой.

— Сдаюсь! Сдаюсь! Сразили наповал! Экий вы!.. — Не зная, как дать дальнейший выход рвущимся наружу эмоциям, Великий Мыслитель легко подхватил Великого Композитора и закружился с ним по комнате в каком-то тут же придуманном танце. — Раз, два, три… раз, два, три…