Химера - Джон Барт Страница 4

- Итак, мы отказались от политических наук (я подносила ей книги и очиняла перья, заваривала чай и расставляла карточки в каталоге) и попробовали психологию - еще один тупик. Коли она заметила, что ты отреагировал на измену жены вспышкой убийственной ярости, за которой последовало отчаяние и желание покинуть свое царство, а Шахрияр - ровно наоборот; и установила, что причиной тому разница в возрасте и той последовательности, в которой вскрывалась истина; и решила, что какая бы за всем этим ни скрывалась патология, она является скорее производной культуры и вашего положения абсолютных монархов, а не каких-то сугубо личных болезненных пунктиков в ваших душах и т. д., - что оставалось на это сказать?

- День ото дня она все больше и больше отчаивалась; счет тел обесчещенных и обезглавленных мусульманских девушек перевалил за девять сотен, и у папочки возникли проблемы с кандидатками. Шерри не особенно пеклась о себе, понимаешь, - и ничего бы не изменилось, если бы она и не догадывалась, что царь щадит ее из уважения к своему везирю и ее достоинствам. Но, помимо общего ужаса сложившейся ситуации, особенно беспокоилась она за меня. С того самого дня, как я родилась, а Шерри тогда было девять, она оберегала меня, словно сокровище; я вполне могла бы обойтись и без родителей; мы ели из одной тарелки, спали в одной кровати, никто не мог нас разлучить, могу поклясться, что за все двенадцать первых лет моей жизни мы не расставались и на час. Но я не была такой миловидной, как она, не обнаруживалось у меня и ее мастерства в обращении со словом - к тому же я была в семье младшей. У меня стала уже расти грудь, начались месячные - в любой день папенька мог принести меня в жертву, чтобы спасти Шерри.

- И вот, когда ничто другое не помогло, как к последнему средству она обратилась к своей первой любви, сколь бы неправдоподобным это ни казалось, - к мифологии и фольклору, и изучила все, какие только ей удалось раскопать, мотивы, связанные с загадками, головоломками и секретами. "Мы, Дуня, нуждаемся в чуде, - сказала она (я заплетала ей косы, попутно массируя шею, пока она в тысячный раз просматривала свои заметки), - а я встречала джиннов единственно в рассказах, а отнюдь не в кольцах мусульман или лампах евреев. Именно в словах кроется магия - в таких, как "абракадабра", "Сезам, откройся" и проч., - но магические слова из одной истории перестают быть таковыми в следующей. Настоящая магия состоит в том, чтобы понять, когда и для чего слово сработает; трюк в том, чтобы выучить трюк".

- В ходе наших исступленных исследований эти слова и стали ее лозунгом и даже, пожалуй, навязчивой идеей. По мере того как она исчерпывала запас своих знаний, а Шахрияр - запас девственниц, Шерри все больше убеждалась в справедливости своего принципа и отчаивалась, что во всемирном фонде историй нет ни одной, которая бы его подтвердила или бы показала, как его использовать, чтобы разрешить нашу проблему. "Я прочла тысячу сказаний о сокровищах, к которым никто не мог найти ключа, - говорила она мне, - а у нас есть ключ, но мы не в силах отыскать сокровище". Я попросила разъяснений. "Все здесь", - объявила она, но не могу сказать, имела ли она в виду чернильницу или же гусиное перо, которым на нее указывала. Я понимала ее все реже; с углублением кризиса она перестала читать, а просто грезила наяву и все реже пользовалась своим пером, чтобы конспектировать образчики мотива Магического Ключа в мировой литературе, а вместо этого машинально выводила буквы нашего алфавита или просто щекотала им себя.

- "Малышка Дуня, - задумчиво проговорила она и поцеловала меня,- представь, что вся эта ситуация составляет интригу рассказа, который мы читаем, а ты, я, папенька, царь - сплошь вымышленные персонажи. В этой истории Шахразада находит способ изменить мнение царя о женщинах и превратить его в нежного и любящего мужа. Ведь вообразить такую историю не так уж и трудно? Далее, совершенно не важно, какой она отыскала способ - будь то магический заговор, или волшебная история с заключенной в ней разгадкой, или еще что-нибудь магическое,- в любом случае он будет облечен в определенные слова читаемой нами истории, верно? А слова эти состоят из букв нашего алфавита: пара дюжин закорючек, которые мы способны черкнуть пером. Вот где ключ, Дуня! И сокровище тоже, если только мы сумеем его заполучить! Как будто… как будто ключ к сокровищу и есть само сокровище!"

- Не успела она вымолвить эти слова, как тут же, прямо среди стеллажей нашей библиотеки, из ниоткуда возник джинн. Он не был похож ни на кого из героев излюбленных Шерри небылиц, и прежде всего не был страшилищем, хотя выглядел необычно: светлокожий тип лет этак сорока, гладко выбритый и лысый, как яйцо птицы Рухх. Одежду он носил простую, но явно заморскую; был высок и крепок, на вид довольно симпатичен - если не считать каких-то подозрительных линз, которые в странном обрамлении носил поверх глаз. Казалось, он так же ошарашен, как и мы, - видел бы ты, как Шерри выронила перо и принялась запахивать свои юбки! - но быстрее справился со своим смятением и, переводя взгляд с одной из нас на другую, а потом и на кургузую волшебную палочку, которую сжимал в пальцах, дружелюбно улыбнулся.

- "Ты и в самом деле Шахразада? - спросил он. - Никогда не видел таких отчетливых и схожих с жизнью снов. А ты - маленькая Дуньязада, обе - как раз такие, какими я вас себе и представлял! Не пугайтесь: не могу даже вам сказать, что значит для меня вот так попросту вас видеть и с вами говорить, пусть даже и во сне, а сон этот становится явью. Вы понимаете по-английски? По-арабски я не знаю ни слова. О Боже, не могу поверить, что все это происходит на самом деле!"

- Мы с Шерри переглянулись: опасным джинн не казался; мы не знали, о каких таких языках он рассуждал; все произнесенные им слова были на нашем языке, и когда Шерри спросила его, откуда он взялся, с ее пера или из ее слов, он, казалось, понял вопрос, хотя и не знал на него ответа. Он был писателем сказаний, сказал он, - по крайней мере бывшим писателем сказаний в краю на другом конце света. Когда-то, как мы поняли из его слов, народ в его стране был сам не свой до чтения; но нынче искусную прозу читают одни только критики, писатели да, с превеликой неохотой, студенты, которые, будь на то их воля, предпочли бы словам музыку и картинки. Его собственно перо (волшебная палочка оказалась на самом деле магическим гусиным пером с чернильным фонтаном внутри) как раз недавно выдохлось и иссякло; но он ли забросил литературу, или она отвергла его, припомнить мы с Шерри никак не могли, когда позже ночью восстанавливали эту первую беседу: похоже, не то у нас, не то у него в голове перепутался целый ряд конфликтов и кризисов. Жизнь джинна, как и жизнь Шахрияра, пришла в полный беспорядок - но вместо того, чтобы затаить посему злобу на всех женщин, он безумно влюбился сразу в двух своих новых любовниц и лишь на днях сумел наконец сделать между ними выбор. В его карьере тоже возник зияющий пробел, который он рад был бы назвать поворотным пунктом, если бы перед ним забрезжила возможность хоть какого-то поворота: он не хотел ни отвергать, ни повторять свои былые свершения; он надеялся уйти от них дальше в будущее, с которым они не гармонировали, и, благодаря какой-то магии, в то же время вернуться назад к подлинным источникам повествования. Но как все это устроить, было ему так же неясно, как нам решение проблемы Шахрияра, - и даже более, поскольку он не мог разобрать, чем из этих трудностей обязан себе - своему возрасту, обстановке, превратностям судьбы; чем - общему упадку литературы в это время и в этом месте; а чем - иным кризисам, донимавшим его страну (и, как он утверждал, весь род людской), - кризисам столь же безнадежным и сомнительным, признавал он, как и наши, и столь же неблагоприятным для целеустремленности, необходимой, чтобы слагать великие произведения искусства, или ясности, без которой невозможно их понимать.