Малек. Безумие продолжается - Джон ван де Рюит Страница 37

— Джонни. Кажется, пришло время тебе задуматься о смерти.

Я ответил, что у меня всего пара дней выходных, поэто­му лучше задумаюсь о жизни. Тут папа щелкнул пальцами и достал другую кучу желтых бланков. Положив их передо мной, он ткнул в них грязным ногтем.

—Жизнь! — воскликнул он и торжествующе откинулся в кресле. Потом наклонился, взял ручку и спросил, сколь­ко денег на моем счету в жилищно-строительном коопера­тиве.

— Триста пятьдесят рандов или около того, — ответил я. Папа помрачнел, и ручка его неуверенно зависла над

бледно-зеленым бланком. Затем он покачал головой, будто только что узнал о моем предательстве, и ответил, что я практически банкрот. Поэтому о жизни и смерти мы будем задумываться позже, когда я закончу школу. Запихав все свои бумаги и бланки обратно в портфель, он следующие десять минут разглядывал ключи от машины, а потом уехал, не сказав куда.

Спросил маму, зачем папе торговать страховками, если он по-прежнему зарабатывает на самогонном бизнесе. Она ответила, что теперь папа получает лишь малую толику того, что доставалось ему, когда Инносенс варила и продавала са­могон у нас дома.

Папа вернулся примерно через час. От него пахло спирт­ным. Сказал, что проводил инвентаризацию и уже продал страховые полисы Вомбату и Фрэнку, так что бизнес идет в гору. Он извинился за то, что сердился, налил себе виски и показал мне какую-то таблицу. Судя по ней, всего через пять лет он станет миллионером. Потом пришла мама и принесла яичные сэндвичи (половина яиц были в кусочках скорлупы). Я сказал, что у меня нет аппетита, и поднялся в свою комнату.

Подождал, пока предки лягут спать после обеда, а потом выскользнул из дома и взял велосипед в гараже. Тихо выру­лил на дорожку, надеясь уйти незамеченным... Увы, из-за дома выскочило черное нечто и принялось лаять и огрызать­ся на мои колеса. Я попытался успокоить Черныша, но тот продолжал лаять на руль и бегал вокруг велосипеда кругами в состоянии крайнего возбуждения.

Из родительской спальни раздался вопль: «Фу!» Но Чер­ныш залаял громче, поэтому я слез с велосипеда и положил его на траву, надеясь, что пес успокоится. Не помогло. «А ну хватит дразнить чертову собаку! — послышалось из окна спальни. — Сегодня же пятница, люди легли поспать после обеда!» В ответ я крикнул, что просто решил пока­таться, а Черныш странно отреагировал. Последовало мол­чание, а потом мама сказала: «Врежь ему по яйцам!» К сча­стью, мне удалось улизнуть в ворота, оставив Черныша раз­бираться с папой.

Русалка была дома. Я даже слышал ее голос, но вот уви­деть ее так и не удалось. Белого «фольксвагена» во дворе не было. Просидев час на корточках в ее живой изгороди, я сдался и поехал домой — нога затекла.

Суббота, 1 июня

В семь утра позвонил Жиртрест и сказал, что у него есть билеты на матч Кубка Карри [32]на стадионе Кингз-Парк. Сборная Наталя против команды Западно-Капской про­винции. Папа так обрадовался приезду Жиртреста, что рванул в кафе за углем и горючей жидкостью. Я попытался объяснить, что Жиртрест просто заскочит за мной и не останется на обед, но папа уже выруливал фургон на до­рогу (из окна со стороны пассажирского сиденья при этом высовывалась голова Черныша). Когда спустя полчаса па­па вернулся, мама попыталась объяснить, что Жиртрест есть не будет. Смерив ее недобрым взглядом, папа возо­пил:

— Мы имеем дело с лучшим поедателем сарделек в Ната-ле! И он сказал, что мои сардельки — лучшее, что он ел в жизни! Речь о сардельках с моего гриля!

Я решил не сообщать папе о том, что Жиртрест всем подряд говорит, будто их готовка — лучшее, что он ел в жиз­ни. По его словам, такое вранье «улучшает карму».

Папа заставил меня встать у ворот и крикнуть, как только я увижу машину Жиртрестовой мамы в конце улицы, — в этот момент папа бросит колбаску на гриль. Простоял у ворот полчаса и за это время понял, что Черныш — явный расист. Он свирепо облаивает всех чернокожих, что прохо­дят мимо, а когда видит белых, начинает махать хвостиком и повизгивать, как мальтийская болонка. Видимо, провел слишком много времени с папой. В ужасе представил, как Черныш нападает на Лутули. Как опытный психотерапевт, стал кричать на Черныша каждый раз, когда он лаял на чер­нокожих, и украдкой шептать: «Фас! Фас!», когда к дому приближался белый. Увы, на первой тренировке Черныш не проявил особых успехов.

12.30. Мама у Жиртреста очень толстая. Она постоянно курит и, судя по количеству клубков на заднем сиденье маши­ны, не на шутку увлечена вязанием. Крикнул папе, что Жир­трест приехал. Тут же раздались дикие крики и вопль: «Во­ды!» Сообщил Жиртресту, что мой папа готовит ему обед. Он расплылся в улыбке. Потом повернулся к маме и сказал:

— Скоро буду, мам.

Его мама кивнула и закурила.

Папа был счастлив видеть Жиртреста, хоть и расстроился, что его мама не захотела присоединиться к пиршеству. Он дважды пожал Жиртресту руку и предложил ему пива. Жир­трест покраснел и попросил колу. Приказав маме принести напитки, папа поздравил его с приглашением на конкурс и пожал ему руку уже в третий раз. Усевшись на большой стул, Жиртрест сказал:

— Мистер Мильтон, ни разу в жизни мне не приходилось пробовать таких чудесных колбасок, как в тот день на матче по крикету.

Папа замахал рукой, залился краской и ответил:

— Подумаешь. Их приготовить — минутное дело. (А сам с полвосьмого утра мариновал сардельки в секретном со­усе.)

Спустя двадцать минут непрерывного разговора о сар­дельках подали кушать. Папа был слегка разочарован, что Жиртрест уничтожил всего четыре колбасных спиральки, но повеселел, когда тот назвал его секретный соус-подливку «волшебством». А потом бросился на улицу с двумя колба­сками, чтобы угостить ими Жиртрестову маму.

13.20. Машина Жиртрестовой мамы стояла под деревом напротив нашего дома. Она сидела в водительском кресле, слушала радио «Порт Натал» и вязала, как мне сначала по­казалось, гигантский плед (который оказался свитером для Жиртреста). Честно говоря, я удивился, что мама Жиртре­ста согласилась прождать целый час под деревом напротив нашего дома. Когда мы тронулись, Жиртрест громко рыг­нул и признался, что вкус у папиных колбасок был какой-то странный. Его мама посмотрела и сказала:

— Сидни, сколько раз тебе говорить — открывай окно, когда так делаешь! Теперь в машине воняет, как на ското­бойне!

Жиртрест извинился, открыл окно и принялся уплетать пятую колбаску. До Кингз-Парка мы ехали в полной ти­шине, не считая громкого жевания и тихой музыки по ра­дио.

Я поблагодарил маму Жиртреста за то, что она меня под­везла, но ответа не последовало. Она достала из бардачка деньги, протянула их Жиртресту и сказала: «Только не сви­нячить». Жиртрест рассмеялся, чмокнул маму в щеку и хлопнул дверью.

Матч был очень интересный, хоть Натал и проиграл с большим отрывом. За нами сидел мужчина, который счи­тал, что судья жульничает. После игры он встал и заявил, что разрешил бы Висаги по кличке Мясо (игроку сборной На-таля) жениться на своей дочери, но и на километр не под­пустил бы Хью Риса-Эдвардса (защитника сборной Наталя) к своему сыну. Какой-то парень в желтой ветровке заспорил с ним и жеманным голоском протянул: «Верните Пенроу-за, да?» А пьяница, который сидел за нами, заорал: «В жо­пу Пенроуза!» — и бросился вниз по лестнице, растворив­шись в толпе.