Претендент на престол - Владимир Войнович Страница 36

Андрей Еремеевич опрометью кинулся к двери, а остальныеприникли к окнам. И все увидели, как к парадному входу райкома мягко подкатил,сверкая лаком, роскошный «ЗИС-101». Это выглядело так, как если бы у причаламелкой речушки ошвартовался океанский лайнер. Подскочивший вовремя Ревкинраспахнул переднюю дверцу, и навстречу ему, приветливо улыбаясь, вылез дородныймужчина в сером габардиновом плаще и в мягкой шляпе со слегка загнутыми вверхполями. Они трижды и почему-то взасос расцеловались, и при этом приехавшийпохлопал Ревкина по спине, а Ревкин, хотя и считался близким другомприехавшего, его по спине не похлопал, но сделал приглашающий жест рукой, послечего приезжий неторопливо поднялся на крыльцо. Члены бюро моментально отпрянулиот окон и заняли свои места, и на лицах их возникли улыбки, обращенные к двери,как будто они ожидали, что сейчас войдет знаменитая киноактриса или простоочень красивая женщина. Но вошла не женщина, вошел тот человек, который приехална «ЗИС-101». Это был секретарь обкома товарищ Худобченко Петр Терентьевич.Улыбки собравшихся были обращены именно к нему, но не потому, что онпользовался уважением благодаря своим заслугам (о заслугах его мало кто чегознал), уважением пользовалась должность, которую он занимал. И если бы этудолжность занимал какой-нибудь индюк или крокодил, то ему улыбались бы точнотак же, как улыбались Худобченко.

Как только Худобченко появился в дверях, все тут же сгрохотом встали. Но Петр Терентьевич предупредительно поднял руку.

– Сидайте, товарищи, – сказал он на своем родномполуукраинском языке.

Тут же он снял с себя габардиновый плащ и шляпу и передалРевкину, который повесил и то и другое на свою личную вешалку. Худобченкоостался в полувоенном костюме и в хромовых сапогах. Верхняя пуговица френча снакладными карманами была расстегнута, из-под нее выглядывал ворот украинскойрубахи.

– Ну шо, – сказал он, приглаживая свои редкие волосы, –кажется, я немного опоздал?

– Начальство не опаздывает, а задерживается, – пошутил Ревкин.

Вопрос был задан в расчете на этот шутливый ответ ивстречен, как всегда, благосклонной улыбкой Худобченко и одобрительным смешкомв зале. Это повторялось каждый раз, когда Худобченко опаздывал, а опаздывал онвсегда.

Он опаздывал не потому, что слишком много было дел (хотя иху него было немало), и не потому, что был неорганизован и не успевал, онопаздывал намеренно, полагая, что чем дольше подчиненные ждут, тем большеуважают.

– Петр Терентьевич, прошу, – пригласил его Ревкин на своеместо за столом.

– Нет-нет, – поднял руку Худобченко, – ты здесь главный, тыи сиди. А я гость, я уж тут, в уголочку.

И он сел «в уголочку» у окна в мягкое кожаное кресло,которое там специально для него и стояло.

А рядом с ним на стуле пристроился его помощник по общимвопросам Пшеничников, молодой, лет тридцати, человек с болезненно-бледнымлицом. Про этого Пшеничникова говорили, что он знает чуть ли не шесть языков,имеет глубокие познания в физике, математике, экономике и отчасти во всехостальных науках. Говорили, что он не только помнит наизусть «Капитал» и«Анти-Дюринг», но и, хорошо разбираясь в местных проблемах, держит в голове всецифры показателей промышленного и сельскохозяйственного производства – отколичества выплавленной по области стали до поголовья кур-несушек в каждомколхозе. Его называли ходячей энциклопедией, говорили, что с таким талантомнадо выступать в цирке, но все понимали, что карьеры ему не сделать – со своимизнаниями он был слишком незаменим в качестве референта.