Иду на "ты" - Дмитрий Романтовский Страница 33

Мэр бросился в Аркаим и потребовал у руководства отряда эвакуировать батюшку куда подальше. Руководство резонно возразило, что поп прибыл по личному межреальностному каналу и обладает свободой воли как естественный мигрант, а посему под юрисдикцию Аркаима не подпадает. Вместе с тем руководство Аркаима поблагодарило Переплута за предоставленную информацию и намекнуло, что судьба священника представляет серьезный личный интерес как для православного контингента отряда, так и для отдельных соотечественников-атеистов.

По сути, это был ультиматум. Переплут проклял свою торопливость, сожалея, что заявил о проблеме официально, а не убрал несговорчивого священника раньше. Пришлось оставить его до поры в покое, надеясь на русский авось.

Братья-близнецы Авось да Небось, проживавшие на стыке Человечьего квартала и Богоидоловского тупика, оказались, однако, на стороне русского попа.

Батюшка внес колоссальный вклад в изменение видовой структуры города и смягчение местных нравов. Прознав о твердом в вере соотечественнике, многие забившиеся по хатам на окраинах острова местные человеки потянулись в Лукоморье-столичное. Приезжали даже староверы. Менять веру они, правда, отказались, но заслуги отца Ивана признали и от души помогали, чем могли.

С нелюдью дело обстояло иначе. Мелкая нечисть от Иоанна шарахалась, крупная скрежетала зубами, но на прямое нападение решилась лишь трижды. Последний раз отца Ивана спасла лишь чудом группа сдружившейся пьяной молодежи из человеков, банников и поддатых берегинь.

Избитого до полусмерти попа они приволокли к заставе и положили под шлагбаум. Едва придя в себя, отец Иван настоятельно потребовал немедленно отвести его под руки обратно. Проводить показательно-карательную экспедицию, которую вынужденно готов был разрешить мэр, он строго-настрого запретил.

Это был перелом. Отца Ивана нелюдь не только оставила в покое, но и в большинстве своем признала полноправным и авторитетным местным. Да, грязным людишкой, да, поганым человечком, но местным, своим.

И дело было даже не в том, что обозленные покушением на батюшку немногочисленные прихожане готовы были устроить внутреннюю религиозную войну,– войну эту человеки однозначно бы проиграли. И не в том было дело, что Алеша и Задов по своим каналам жестко предупредили Кощея о грядущем возмездии – межостровного конфликта Главк просто бы не допустил. Просто отец Иван был первой личностью, одинаково признаваемой людьми и нелюдью Лукоморья.

До посещения церкви нелюдью дело, конечно, не дошло, но побеседовать с попом на скамейку у его домика приходило теперь не только олюдье, но и вполне авторитетная нечисть. А когда залетная птица Сирин свила на стоявшей в церковном дворе березке свое гнездо и высидела прекрасное здоровое потомство, леший Онуч пообещал оторвать ноги всякому, кто тронет попа хотя бы пальцем. Учитывая, что Онуч приходился весьма дальней, но все-таки родней Соловью-барыге, его предостережение запомнили.

Впрочем, отец Иоанн и сам вполне мог постоять за себя. При этом верой он не поступался ни на йоту, освящать безмены [21]и лошадей торговцам и разбойникам отказывался наотрез, содержимое церковной кружки тратил исключительно на приход, жиром не заплыл, тайну исповеди хранил свято, а отрядного священника Латына Игарковича с его универсальным многоверием признавал за человека многомудрого, эрудированного, душевного, но несчастного – как экумениста.

Три неразрешимых дилеммы стояли перед отцом Иваном. Церковный календарь, крещение нелюди и происхождение земной власти.

Первую он худо-бедно разрешил с помощью того же Латына Игарковича.

На опытное решение второй задачи поп так и не решился, хотя кое-кто из добропорядочного олюдья был готов рискнуть не только своим здоровьем, но и жизнью. Кроме того, само наличие бессмертной души у нелюди было вопросом, мягко говоря, спорным. У Латына Игарковича, к слову, таких проблем не возникало – он в боевых условиях крестил нечисть налево и направо и, как правило, с летальным для оной исходом. Правда, и согласия нечисти он на то не спрашивал.

Что касается последней проблемы, то заявить, что всякая власть от Бога, при одном лишь взгляде на Кощея у него не поворачивался язык. К счастью, экуменист Латын Игаркович подсказал ему вполне иезуитский выход – полагать про себя истинной властью не мэра, а Имперскую корону, свободным доминионом которой формально до сих пор можно было полагать Лукоморье. Отец Иван на этот внутренний компромисс, скрепя сердце, согласился, но только лишь по приходу к власти Святогора.

В настоящее время отец Иван проживал в ладах и со своей совестью, и с соседями. Единственными, кто обходили его церковь стороной и ни разу за триста лет не попались ему на глаза, оказались представители редкой даже для Лукоморья нежити, которая кучковалась где-то в дебрях лукоморского бора и вела исключительно ночной образ жизни.

В церковь Илья с Добрыней зашли к окончанию службы, поэтому, получив благословение и испросив аудиенции, богатыри вышли в церковный дворик и присели на скамейку. Ждать отца Ивана им предстояло недолго.

Солнце давно перевалило зенит, но жара не спадала. Правда, под церковными липами и рябинами было прохладно, и уходить отсюда никуда не хотелось.

– А растет паства-то у батюшки, медленно, но верно растет,– заметил Добрыня, прикрывая глаза и нежась на пробивающемся сквозь листву солнце.

– Праздник души,– вздохнул Илья, откидываясь на спинку скамейки.– Именины сердца.

– Истинно так, чада мои, истинно так,– подытожил душеспасительный диалог неслышно подступивший к ним отец Иван.

Они с минуту помолчали, наслаждаясь тишиной и покоем, прежде чем Илья приступил к делу.

Выслушав Муромца, отец Иоанн первым делом поинтересовался, действуют ли ратники с ведома Святогора или прибыли инкогнито. Успокоенный на этот счет заверениями Добрыни, батюшка смущенно кашлянул и признался, что Баюна он и впрямь видел только вчера:

– Примчался ко мне домой взмыленный, шерсть дыбом. Говорит, совет нужен в деле личном, а поговорить по душам ему и не с кем…

– По душам? – скептически заметил Илья.

– Ну да, то есть нет, ну вы поняли,– окончательно смутился отец Иван.

Надо сказать, что батюшка особо стеснительным и смутительным никогда не был, и тут дело было совсем в другом. Поп прибыл в Лукоморье из реальности, в которой Илья давно и прочно имел статус святого. Сей факт и приводил батюшку во вполне объяснимый трепет.

– Ясно-ясно,– подбодрил отца Ивана улыбающийся Добрыня.– Так что за проблемы у Баюна?

– Увольте, судари. Это его личное.

– Да вообще-то мы его мартовские заморочки знаем,– успокоил попа усмехнувшийся Илья.– Нам бы проведать, во сколько он ушел и куда побег.