Поп на мерсе. Забавные и поучительные истории священника-реаниматолога - Иеромонах Феодорит Страница 27

Поэтому в основном мы контактировали с моргами больничными. И люди, работавшие там, часто были весьма интересными.

Одним из самых колоритных санитаров в Москве был старший санитар морга Четвертой Градской больницы Михаил Гаврилович Литецкий, пришедший туда еще после Великой Отечественной войны. Когда я впервые увидел его, мне стало не по себе. Передо мной стоял не санитар – профессор, даже академик. В накрахмаленном халате и шапочке, роговых очках, галстуке, бриллиантовая галстучная заколка и бриллиантовые же запонки дополняли картину. Михаил Гаврилович давно уже не работал в зале, он имел дело с родственниками. Но иногда его все же просили заглянуть в зал. Когда врач-патологоанатом не мог поставить диагноз, Михаил Гаврилович подходил к вскрытому трупу, смотрел на органы и выдавал диагноз. Гистология потом подтверждала его вердикты. Говорят, за всю жизнь он ни разу не ошибся.

Что же касается родственников, то его неприкрытое сочувствие, презентабельный вид, солидность и правильная старомосковская речь, конечно, вызывали желание отблагодарить «академика». Даже не требовалось их специально «раскручивать».

Самое смешное, что по выходным дням Гаврилыч, живший наискосок от больницы в «железнодорожных» пятиэтажках, с удовольствием бухал с мужиками во дворе, сидя в майке и трениках, стучал в домино. Но в понедельник приходил как штык на работу, облачался в накрахмаленный халат и шапочку и встречал родственников покойников.

Второй санитар этого морга, Леха П., веселый украинец, ничем особенным, кроме любви к домашнему самогону, не отличался. Однако и у него была своя изюминка. Он был представителем целой семьи, трудившейся в моргах Москвы. Его брат Антон и жена брата Надя подвизались в морге 23-й больницы им. Медсантруда, носящей сейчас имя великого патологоанатома И. В. Давыдовского, дочка которого преподавала мне педиатрию грудного возраста. Надя работала чаще в зале, а Антон на выдаче (кстати, так было практически во всех моргах, где были санитары-женщины: мужчинам давали больше).

В морге 55-й больницы в те времена старшим санитаром был Вадим В. – лысоватый еврей лет 50, называвший себя не санитаром, а «ассистентом клинического патолога». На санитарской комнате красовалась табличка «Ассистентская», свинченная на кафедре хирургии, а в траурном зале висела стенгазета «Наши будни», любовно разрисованная Вадимом. Ездил Вадим на «Москвиче-407», уже тогда считавшимся раритетом. Через несколько лет его посадили, но не за морговские поборы, а за спекуляцию антиквариатом в особо крупных размерах. Кстати, с родственниками Вадим общался весьма корректно, по-деловому, поэтому его в поборах никто и не обвинял. Встретились деловые люди, решили проблему…

В 7-й больнице санитарами работали бывшие шоферы с труповозки, поэтому и обстановка была совсем другая – пьянки-гулянки, причем даже днем. Постоянно поддатые еще молодые нагловатые мужики с «сейками» на запястьях выходили к родственникам по очереди, общались с легкой хамоватостью, но народу деваться было некуда – платили все.

В Боткинской больнице с родственниками общались по другой схеме. Там работали два санитара по имени Евгений. Вернее, санитаров-то было больше, но на выдаче были только два Жени.

Точнее, один из них был не Женя, а Евгений Сергеевич Ц. И только так. Собственно, назвать его Женей просто не поворачивался язык. Это был импозантный седовласый мужчина лет 45–50 в модной рубашке со спущенным немного галстуком и халате нараспашку. Напоминал он директора, причем не советского, а американского, как мы их тогда представляли. Он вел с родственниками деловые беседы, четко и убедительно объясняя им, почему и за что они должны заплатить.

Однако это действовало не на всех. Тогда он уходил, и из-за двери выскакивал Женька, цыганистого вида мужик в санитарском халате на голое тело, в чепчике набекрень и с цигаркой за ухом. Говорил он быстро на языке дворовой шпаны. Многие видели в нем «социально близкого», поэтому вступали в контакт именно с ним, думая, что простой мужик будет попроще, нежели американизированный менеджер. На деле это было, конечно, не так – они работали в паре.

Еще интересным моргом был Склиф. Однако там интересна была как раз ночная жизнь. Дневные санитары, Борис (вроде как бывший студент биофака МГУ, отсидевший за фарцу) и Вова по кличке Клячкин (фамилия была совсем другая) любили выпить, но держались в рамках. У них, правда, была фирменная дурацкая манера пугать новых труповозов, втолкнув их в камеру с лежавшими там годами судебными трупами, разрешения на захоронение которых следствие не давало, погасить свет и ждать, пока человек не начнет слезно проситься наружу. Такая своеобразная инициация. Я, кстати, проситься не стал, решив, что оставлять меня на веки вечные в их планы не входит, да и водитель без меня не уедет. Так и оказалось, естественно, но около часа я там просидел. Довольно противно.

Тетки, работавшие в секционном зале, были обыкновенными. Выделялась там только Лида, по каким-то своим неведомым причинам предпочитавшая пилить черепа не электрической фрезой, а ручной ножовкой. Ну и, конечно, старшая сестра Елена Ивановна, древняя старушка, про которую говорили, что она здесь работала еще с дореволюционных времен. Теоретически это могло быть, хотя вряд ли было правдой. Хотя, с другой стороны, работал же я в 56-й поликлинике с 93-летней доктором, закончившей Высшие женские курсы задолго до революции.

А вот ночью там начиналось веселье. Причем сами ночные санитары – и Юра Ш., бальзамировавший Высоцкого, и дядя Федя Ж., с племянницей которого у меня был неслучившийся роман, и Павел Васильевич Б. (как и дядя Федя, бывший водитель труповозки) – были пожилые тихие люди, даже не сказать, что особые пьяницы. Но деньги они зарабатывали особым образом.

В те времена среди московской золотой молодежи появилась мода совокупляться в гробу. Вот веселые дедушки и шли навстречу подрастающему поколению, пуская их для сексуальных утех за 25 рублей с пары. А 25 рублей в те времена были большими деньгами, поэтому старичкам хватало и на коньячок, и на балычок, и на многое другое.

Были и другие люди, работавшие в моргах, и тоже по-своему интересные. Собственно, сама эта сфера, которую мы сейчас называем «ритуалкой», в позднесоветские годы была очень своеобразной. Она находилась на стыке между нормальным и криминальным миром, но обычно не скатывалась в откровенный криминал. Может, кто-то помнит повесть Сергея Каледина «Смиренное кладбище» – там правдиво показан быт уже последнего этапа.

Но я вспомнил это не только ради бытописательства. Труповозка научила меня общаться с людьми. Не только из финансовых соображений, но и в первую очередь для обеспечения адекватного контакта. Потом мне это не раз пригодилось и при сборе анамнеза, и для решения разных конфликтов, и для многого другого.

Про круглые глаза,
или Воспоминание о патане