День отличника - Максим Кононенко Страница 21

Засим кланяюсь, лезгиню и рукоподаю всепочтенно.

И да пребудет с нами хьюман райтс вотч.

Помощник министра Роман Свободин, отличник Московского Гарвардского».

Написав записку, я складываю ее в восемь раз, закладываю в голубиную капсулу, подхожу к двери и отворяю ее.

— Полина, — кричу я из дверного проема, — У нас голуби свободные есть?

— Вам-то как раз есть, — кричит мне в ответ Полина, чем-то щелкает, хлопают крылья, заливисто лает маленькая собачка и спустя мгновение мне на плечо садится серый голубь, к ноге которого прикреплено уже чье-то послание.

Я прохожу в кабинет, оприходую голубя и разворачиваю депешу.

— Любезный Свободин — написано в документе, — Как и договаривались, напоминаю тебе, что сегодня в 17 часов в пятом секторе американской военной базы в Шереметьево террористы произведут гексогеновый взрыв с уничтожением многих артистов. Ты изьявил желание посмотреть, и я жду тебя там в означенное выше время.

И подпись: Платон Любомиров, сотрудник отдела по управлению международным и внутренним терроризмом.

А я и совсем забыл. Смотрю на хронометр Timex. Третий час пополудни. И если сейчас я отправлюсь на мерине — то могу даже и не поспеть. Далековато.

Я надеваю на голубиную ногу послание послу республике Украина и Грузия, отправляю голубя в коридор, надеваю верхнее, беру мешок с сахаром, выхожу в фойе и прощаюсь в Полиной.

— Я в Шереметьево, — коротко, но солидно говорю я, — По терроризму.

Лифт подъезжает. Эффектно. Полина с собачкой смотрят мне вслед. Осторожно, двери закрываются.

В кабине кроме меня четверо: Сеня Волобуев, корпоративный чемпион по туризму, с огромным рюкзаком за спиной и лыжными палками в руках, какая-то ассистентша с собачкой и папкой в руках, оленевод Микеев и неизвестный мне юноша с томиком Бориса Акунина в руках.

— Что, Семен, — спрашиваю я у Волобуева, — снова в поход?

— Мне без похода нельзя, — густым низким голосом отвечает Семен, — Тренируюсь к международным конюховским играм. А что это у тебя на лице-то?

Это серьезно. Международные туристические игры имени Федора Конюхова — крупнейшее туристическое состязание в мире. Это вам не в теннис прыгать и не с горки на лыжах кататься — тут дело серьезное. Туристы отправляются в такие места, где и Конюхов не ходил, а таких мест на Земле практически не осталось. Семен — наша надежда на победу в этом году. Сейчас он второй в мировом рейтинге туристов-естествоиспытателей. Но обязательно будет первым. Примус! [55]

— Ты сделаешь, — улыбаюсь я Волобуеву, — Ты обязательно сделаешь этого Панюшку.

Семен благодарно улыбается мне в ответ, но в глазах его я вижу сомнение. Уж слишком силен Панюшка. Слишком он где-то там, впереди, на первой строчке мирового рейтинга. В своих прочных ботинках за четыреста долларов исходил он уже практически весь мир. Сегодня — на годовщине оранжевой революции в Киеве, завтра — на похоронах очередного римского Папы, послезавтра — на Северном полюсе, а через три дня — в Париже, пьет кофе с правнучкой Наташи Геворкян. Как он все это успевает делать — не понимает никто. Но Семен обязательно его сборет. Я знаю это наверняка. Российский туризм — лучший туризм в мире. Что, кстати, подтверждает и Панюшка, который, по слухам, когда-то был гражданином Д.России, но ему не достало свободы. Что ж, история демократии в Польше, разумеется, богаче д. российской. Но мы тоже подтянемся!

— Он обязательно сделает! — горячо поддерживает меня юноша с Борисом Акуниным, — Вы знаете, я много читаю, и у меня есть теория. Свобода — это в первую очередь обновление. Исторически Д.Россия всегда производила только сырье. А теперь мы — мировые лидеры по производству товаров бытовой химии и батареек. Исторически Д.Россия была страной бедных — а теперь у каждого из нас есть собственный дом. Исторически в Д.России не было свободы слова — а теперь у нас есть специальное министерство для ее защиты. А бесплатная раздача продукции Проктэр энд Гэмбл? Да что говорить! Кстати, у вас под глазом синяк.

Я немного краснею.

— Вы отмечаете тенденцию? — взволнованно говорит юноша, — Я ее отмечаю! И Борис Акунин в своих программных статьях ее тоже отмечает! Мы обновляемся! Демократия и свобода дали нам возможность достигать цели, которые раньше мы даже не рисковали себе ставить. Две беды у нас было — дураки и дороги. Так что ж теперь? Дураков нет! И дорог — тоже! Потому что они не нужны. На работу мы ездим на лыжах и меринах, а батарейки везут самолетами.

— Ну, железные дороги-то есть… — бормочет Волобуев. Собачка ассистентши вертит хвостом.

— Простите, — осторожно обращаюсь я к юноше, — И что же из этого?

— Так это же очевидно! — восклицает юноша, — Мы обязательно выиграем у Панюшки!

— Надеюсь на это, — говорю я задумчиво, — Но нам чем же базируется ваша уверенность?

— Так я же говорю вам, — уже как-то снисходителен юноша, — На обновлении! Ведь если мы раньше хоть в чем-то проигрывали — то теперь обязательно выиграем.

— Мужчина не врет — говорит вдруг оленевод Михеев, — Чем старше олень — тем больше у него рога. А чем больше у оленя рога — тем больше у него авторитет.

Ассистентша отчего-то смущается, но ничего не говорит. Ее собачка гаденько тявкает.

Вдруг тренькает, и лифт останавливается. Двери его растворяются, и ассистентша с собачкой и папкой выходит в фойе. Оставшиеся смотрят на ее пугающий зад. «Осторожно, двери закрываются», - говорит невидимый голос, и двери действительно закрываются. Лифт движется дальше.

— Да ладно вам философствовать, — басит Волобуев, — Я выиграю. Мне б ботинки покрепче, как у Панюшки. Мои-то попроще. А будут ботинки — так…

— С ботинками всяк сможет, — говорит вдруг юноша с книгой, — Но это не подвиг. Чай, Панюшка тоже не с рождения в ботинках за четыреста долларов ходит. Заслужил. Статьями своими заслужил свободными и мнением высказанным. Вот и мы должны заслужить свои ботинки. Своим собственным, ответственным трудом. А там и победы проклюнутся.

— Так-то оно так… — бормочет Волобуев, а я вдруг глубоко задумываюсь.

И встает перед моими глазами вся картина Березовой революции. Вся — от начала и до самого ее великого конца, который еще даже не наступил.

Начало революции лучше всего описано в знаменитой, хоть и немного сумбурной статье Саши Рыклина «Уроки московских событий», которую теперь преподают в свободных демократических школах.

Я помню эти слова наизусть, потому что учил их вместе со всеми в юности:

«Завязкой московских событий были происшествия чисто сексуального, на первый взгляд, характера. Правительство города под давлением некоторых „поп-звезд“ даровало частичную автономию, или якобы автономию, принадлежавшим этим „звездам“ гей-клубам. Господа артисты получили самоуправление. Господа геи получили право проводить свои парады. В общей системе гебистско-олигархического гнета была пробита, таким образом, маленькая брешь. И в эту брешь сейчас же устремились с неожиданной силой новые революционные потоки! Мизерная уступочка, крошечная реформа, проведенная в целях притупления политических противоречий и „примирения“ разбойников с ограбляемыми, вызвала на деле громадное обострение борьбы и расширение состава ее участников. На гей-парады повалили несогласные. Стали получаться революционные народные митинги, на которых преобладали передовые борцы за свободу — пенсионеры и интеллигенция. Правительство вознегодовало. „Солидные“ поп-звезды, получившие самоуправление в гей-клубах, заметались и забегали от революционных гомосексуалистов к полицейскому, нагаечному правительству. Эти так называемые „артисты“ воспользовались свободой, чтобы изменить свободе, чтобы удерживать геев от расширения и обострения борьбы, чтобы проповедовать „порядок“ — перед лицом гомофобов и черносотенцев, господ Лужкова и Поткина! „Звезды“ воспользовались народной любовью, чтобы править дела народных палачей, чтобы закрыть гей-клуб, это чистое святилище разрешенной нагаечниками „культуры“, которое осквернили геи, допустив в них „подлых приспешников Запада“ для обсуждения „не разрешенных“ гебистской шайкой вопросов. Самоуправляющиеся „артисты“ предавали народ и изменяли свободе, ибо они боялись побоища в гей-клубе. И они были примерно наказаны за свою подлую трусость. Закрыв революционный гей-клуб, они открыли уличную революцию. Жалкие педанты, они уже ликовали было, наперерыв с негодяями Малерами, что им удалось потушить пожар в клубе. На самом деле, они только разожгли пожар в громадном мультикультурном городе. Они запретили, эти ходульные людишки, интеллигенции идти к гомосексуалистам; они только толкнули гомосексуалистов к революционной интеллигенции. Они оценивали все политические вопросы с точки зрения своего, насквозь пропитанного вековой казенщиной, курятника; они умоляли студентов пощадить этот курятник. Достаточно было первого свежего ветерка, выступления свободной и юной революционной стихии, чтобы все позабыли даже и думать о курятнике, ибо ветерок крепчал, превращаясь в бурю, направленную против основного источника всей казенщины и всего надругательства над русским народом, против гэбэшного самодержавия.»