Время пить коктейли - Пэлем Грэнвил Вудхауз Страница 2

Мы не будем говорить о первых невзгодах, постигших детище сэра Раймонда; они были такими, как обычно. Он послал свой роман Попу и Поттеру и получил отказ. Послал Симмсу и Соттеру – и роман вернулся. Послал Мелвилу и Манксу, Попгуду и Грули, Биссету и Бассету, Отису Пейнтеру – всюду то же самое, словно это не рукопись, а бумеранг или одна из тех кошек, которых увозят в Глазго и через три месяца видят в Лондоне, не без ран, конечно, и не без пыли, но в добром здравии. Почему он прижился у Томкинса, мы не знаем, но он прижился, и весной появился томик, где (естественно – на обложке) плясали рок-н-ролл некий тип с моноклем и девица в штанах.

Как обычно, ничего особенного не случилось. Кто-то неплохо сказал, что ждать милостей от первой книги не умнее, чем, бросив лепесток в пропасть, ждать эха. Откликов было немного. Один журнал заметил, что роман не лишен интереса, другой – что он не лишен динамики, а третий просто сообщил, сколько в нем страниц (243). Молодое поколение, если и знало о нем, этого не выражало.

Но слава всего лишь затаилась, ждала своего часа. Во вторник, под вечер, епископ Стортфордский вошел в комнату, где сидела его дочь Кэтлин, и увидел, что она поглощена какой-то книгой, которую он поначалу принял за душеполезную. Однако то было «Время пить». Через плечо несчастной девушки отец прочитал абзаца два именно из главы тринадцатой. В 5.55 он вырвал у дочери новую повесть, в 5.56 выбежал из комнаты, в 5.57 – читал, проверяя, не ошибся ли.

Он не ошибся.

В 12.15, уже воскресным днем, он стоял на кафедре церкви Св. Иуды (Итон-сквер) и говорил проповедь на текст «Кто прикасается к смоле, тот чернится» (Сир. 13, I), от которой фешенебельные прихожане катались по полу. Обличая роман, он назвал его непотребным, непристойным, неприличным, нечистым, бесстыдным, безблагодатным и бесовским. Все как один записали название на манжетах, почти не в силах дождаться, пока он кончит, а они – побегут в книжные лавки.

В наши дни, когда что угодно, от нападения китайского мопса до падения с велосипеда, можно подать не хуже, чем начало мировой войны, такое событие скрыть нельзя. Пресса не подкачала, и у Томкинса воцарилась радость. Американские издатели верят, что, если вести праведную жизнь, книгу твою выбранят в Бостоне; английские предпочитают епископов. У нас нет статистических данных, но сведущие люди полагают, что хороший епископ с достаточно трубным голосом увеличивает тираж на десять – пятнадцать тысяч.

Мистер Прествик, старший партнер, прочитал три газеты в поезде, а по приходе в издательство кинулся к телефону, чтобы типография бросила все и готовила новый тираж. «Время пить», которое чуть не отбросили строители, становилось в главу угла.

Не радовался лишь автор. С тех пор как он прочел газету за утренним чаем, глаза его были тусклы, ум – в смятении.

Теперь он шагал по газону. Тот, кто зашагает по газону усадьбы, оснащенной всем, что может предложить современный комфорт, увидит, взглянув налево, луга, а там и леса, взглянув же направо – парк, озеро и дом, прелестнейший дом в елизаветинском стиле. Если прогулка его придется на понедельник, среду или пятницу, он заметит впереди огород, а в нем – садовника, который отрешенно опирается на лопату.

Но сэр Раймонд всего этого не видел или видел сквозь тусклое стекло. Он думал о будущем. Да, когда он писал, он предчувствовал славу, но все же – не такую. Спасет ли его случайный псевдоним?

Чем-чем, а деликатной нашу прессу не назовешь. Она всюду лезет, все вынюхивает. Ричард Блант выпрыгнул на первые полосы – как не спросить, кто он такой? Ей нужны его портреты с трубкой или с собакой, его суждения о современных девицах или полезной еде. Расспрашивая и разыскивая, она узнает, что никто никогда его не видел, а по адресу, который ей дали, находится табачная лавочка. И вот, моргнуть не успеешь, появятся шапки: