Малек. Безумие продолжается - Джон ван де Рюит Страница 19

21.30. Созвал собрание Безумной Восьмерки у себя в ка­бинке, объявив, что скоро перестану быть Мальком. Все за­смеялись и бросились пожимать мне руку. Бешеный Пес был рад, что я не стану трансвеститом, ведь тогда ему при­шлось бы вбить мне в сердце осиновый кол. Верн пожал мне руку, а также заставил пожать лапу Роджеру и Картошке (имеется в виду его ампутированная лапа, которую Верн хранит вместе с туалетными принадлежностями). Останки Картошки Верн спрятал от Бешеного Пса, опасаясь даль­нейших увечий.

Вторник, 12 марта

Проснулся и впервые за несколько недель почувствовал себя замечательно. Мне кажется, что в душевой я теперь выгляжу куда более крутым и мужественным. Также начал трениро­вать новую походку мачо.

Обед с Папашей прошел на ура. Долго спорили о Джор­дже Оруэлле и «1984». Папаша сказал, что эта книга — атака на власть, коррупцию и какой-то «тоталитаризм» (я так понял, это то же самое, что и диктатура). В книге герой вынужден столкнуться лицом к лицу со своими са­мыми сильными страхами в комнате 101. А больше всего на свете он боится крыс. Папаша сказал, что надо бы мне прочесть «Звериную ферму» Оруэлла — книгу о том, как звери устраивают восстание и захватывают ферму. Чудно как-то.

Он спросил, почему в последнее время я пребываю в та­ком унынии. Я признался, что все из-за Русалки. Рассказал ему про серфингиста-блондинчика на «фольксвагене». Па­паша схватился за грудь и возопил: «От поминок/холодное пошло на брачный стол!» [16]Затем он велел мне продолжать и, когда я сообщил ему о наступлении половой зрелости, воскликнул «ура! ура!» и бросился к винной полке, чтобы откупорить бутылку вина двадцатиоднолетней выдержки.

После второй бутылки язык у Папаши начал заплетаться, и он стал жаловаться на жену, которая ободрала его до нит­ки. Потом повернулся ко мне и сказал:

— А у Русалкиной мамаши, между прочим, классные бу­фера.

И с этими словами отрубился в кресле-качалке, хитро улыбаясь.

Среда, 13 марта

Жиртрест явился на собрание клуба приключений с полной папкой ксерокопий фотографий и заметок, посвященных ударам молнии, которые он нарыл в библиотеке и школьном архиве. Мистер Холл вызвал его с докладом, и Жир проде­монстрировал нам мерзкие фотки мертвецов, которых уда­рила молния. Со всех жертв слетели ботинки, а у одного скальп поджарился, как кусок бекона!

Жиртрест заявил, что из одиннадцати мальчиков, погиб­ших от удара молнии за последние пятьдесят лет, десять умерли в ноябре. Куда более странно то, что все они сконча­лись между 15 и 26 ноября, а 20 ноября погибло трое! (Правда, Жиртрест признался, что двоих из этих троих уда­рила одна и та же молния.) Мистер Холл поблагодарил Жир­треста за лекцию и затянулся трубкой. Затем кивнул и сказал:

— Ну что, парни, думаю, сегодня мы все усвоили важный урок. Никогда не ходите на рыбалку в ноябре.

Четверг, 14 марта

По столовой разнесся слух, что Саймона берут в школьную сборную по крикету. Я подбежал к Папаше, который как раз шел в учительскую, и спросил его, правда ли это. Папа­ша вскинул руки к небу и хлопнул дверью учительской пря­мо у меня перед носом.

14.30. На репетиции хора ко мне подбежал весьма обе­спокоенный Джулиан. Швырнув на стол пачку сборников псалмов, он воскликнул:

— О Боже, до меня дошел слух, что у тебя набухли соски? Мы оба опустили взгляд на мои соски, и я признался, что

это правда. Тогда Джулиан ударил меня по голове сборни­ком псалмов и возопил:

— Чего радуешься? Тебе петь соло на гастролях, и если я услышу, что твой голос стал как у осла в потугах, то сам тебя кастрирую и буду хранить твои орешки в банке у кро­вати!

Я извинился и пообещал, что в ближайшие несколько не­дель мои орешки не сдвинутся с места.

Пятница, 16 марта

Саймон по-прежнему наш капитан. Говорит, что слухи о его избрании в главную школьную сборную — всего лишь болтовня. Завтра играем со школой Святого Христофора.

На уроке рисования мистер Лилли попросил нас нарисо­вать картину под названием «Голубая рапсодия», после чего поставил одноименную композицию Джорджа Гершвина на старом граммофоне. Я попытался изобразить мрачный морской пейзаж с огромными волнами, разбивающимися о высокие скалы, но, к сожалению, вышло похоже на горохо­вый суп, разбивающийся о черную шляпу. Лилли в который раз за семестр отвел Верна в сторонку и спросил, почему его «Голубая рапсодия» так похожа на Роджера. В розовом. Верн слегка встревожился и вырвал клок волос, отчего ми­стер Лилли испуганно подскочил. Наш бедный учитель ри­сования уставился на Роджера в розовом, затем проникно­венно обнял Человека Дождя и проглотил пару белых табле-точек.

Жиртресту пришлось пойти в медпункт после того, как Гоблин на спор заставил его выпить банку белой краски.

23.00. НОЧНОЕ КУПАНИЕ

Рэмбо сказал, что Безумная Восьмерка стала какой-то скучной и нам срочно нужно сделать что-то запрещенное, чтобы вернуть себе былую славу. По его словам, вопиющее отсутствие ночных купаний в этом семестре просто недо­пустимо, ведь тем самым мы подаем дурной пример перво­курсникам.

Рэмбо с Бешеным Псом разбудили Нормальную Семер­ку и приказали собираться на ночное купание, равных ко­торому не было в истории. Один из Дэррилов начал реветь, а Глист притворился, что умер во сне. Жиртрест так разо­злился на него, что пукнул ему в лицо. Глист тут же возро­дился из мертвых, и его вырвало в мусорную корзину. За­тем он попытался отделаться от купания, заявив, что болеет. Тогда Рэмбо приказал ему «стать наконец мужиком» и за­ставил взять с собой мусорное ведро, чтобы ополоснуть его в озере.

Карлик начал всхлипывать и умолять Гоблина, чтобы тот разрешил ему остаться в кровати. Гоблин обдумал его прось­бу, схватив бедного Карлика за одну ногу и вывесив за окно. Первогодок закричал от ужаса, и вдруг мы услышали, как открылась и хлопнула дверь. В спальню ворвались Эмбер­тон и Андерсон, как всегда с хоккейной клюшкой и палоч­кой сахарного тростника, и гневно спросили, что происхо­дит. Половина первокурсников бились в истерике, а нас снова поймали с поличным. Андерсон окинул взглядом спальню новичков и приказал Безумной Восьмерке выстро­иться в ряд для принятия наказания. Рэмбо отказался и со­врал, что первокурсники просто отравились за ужином и именно поэтому повсюду блевотина. Эмбертон рассмеялся и ударил по шкафчику своей палкой, отчего двое Дэррилов снова заревели. Потом вперед выступил Джейар Юинг и сказал:

— Чистая правда, мистер Андерсон. Я угостил их сухо­фруктами, а они, наверное, были тухлые.

Рэмбо показал Андерсону блевотину Глиста в мусорке, посмотрел ему прямо в глаза и поклялся сердцем матери, что мы не сделали ничего плохого. Так что мы легко отдела­лись. (Чего не скажешь о матери Рэмбо.)

Должен признаться, это ночное купание было худшим в истории. Ночь выдалась такая холодная, что у нас зубы сту­чали, и, когда мы добежали до лимонного дерева Глока, ноги у меня уже совсем онемели. Да еще Роджер бросился в по­гоню за ящерицей и исчез. Рэмбо сказал, что мы должны найти его немедленно, потому что теперь он полноправный член Безумной Восьмерки. В конце концов мы нашли это животное на дереве, где оно сидело с диким и затравленным видом. Верн попытался успокоить его на кошачьем языке, однако Роджер забрался еще выше. Тогда Жиртрест попро­бовал заманить его вяленым мясом, но Роджер ни в какую не соглашался слезть с дерева, видимо решив испортить нам все ночное купание. Наконец, Бешеный Пес швырнул в него камень, сбив его с ветки, и Роджер с воплем рухнул на зем­лю. Верн бросился к нему, чтобы защитить от дальнейшей жестокости, но Роджер зашипел и впервые в истории набро­сился на своего хозяина, после чего растворился в ночи. В конце концов Рэмбо разрешил нам купаться без Роджера, но атмосфера была уже не та, не говоря уж о ледяной воде.