Лицо неприкосновенное - Владимир Войнович Страница 18

– Страшного, конечно, ничего. Только когда твоя очередьподходит, тебе вместо коленок голый зад подставляют.

Председатель был человек брезгливый, и он поморщился. Емузахотелось узнать, кто же это все так интересно рассказывает, и он вышел вкоридор, вроде бы для того, чтобы заглянуть в бригадирскую.

На длинной скамейке под стенгазетой сидели Николай Курзов иЛеша Жаров, которого три года назад посадили на восемь лет за то, что он укрална мельнице мешок муки. Увидев председателя, Леша поспешно поднялся и стащил сголовы картуз с оторванным козырьком, обнажив стриженую, с начавшими отрастатьволосами голову.

– Здрасьте, Иван Тимофеевич, – сказал он таким тоном, какимговорят обычно люди после долгой разлуки.

– Здравствуй, – хмуро сказал председатель, как будто виделЛешу только вчера. – Освободился?

– Выскочил досрочно, – сказал Леша. – По зачетам.

– Ко мне, что ли?

– До вас, – согласился Леша.

– Ну заходи.

Леша пошел за председателем в кабинет, ступая осторожносвоими потертыми бутсами, как будто боялся кого-нибудь разбудить. Он подождал,пока председатель сядет на свое место, и только после этого сам сел на краешектабуретки по другую сторону стола.

– Ну, что скажешь? – помолчав, хмуро спросил председатель.

– На работу до вас проситься пришел, Иван Тимофеевич, –почтительно сказал Жаров, в волнении растягивая картуз на колене.

Председатель задумался.

– На работу, значит? – сказал он. – А какую я тебе могу датьработу? Ты, Жаров, зарекомендовал себя не с хорошей стороны. Вот мне на МТФчеловек нужен. Я бы тебя послал, так ведь ты молоко воровать будешь.

– Не буду, Иван Тимофеевич, – пообещал Леша. – Вот чтоб мнепровалиться на этом месте – не буду.

– Не зарекайся, – махнул рукой Голубев. – Тебе божиться, чтодурному с горы катиться. Прошлый раз сколько я тебе говорил: «Смотри, Жаров,нехорошо себя ведешь. Доиграешься». Говорил я тебе или нет?

– Говорили, – подтвердил Жаров.

– Вот – «говорили». А ты мне что говорил? Ничего, мол,переживем. Вот тебе и ничего.

– Напрасно вы старое поминаете, Иван Тимофеич, –проникновенно сказал Леша и вздохнул глубоко. – Я ваши слова в лагере вспоминалчасто. Помню, сидели мы раз за обедом, и как раз дали нам компот…

– Неужто и компот дают? – заинтересованно спросилпредседатель.

– Это где какой начальник. Один голодом морит, а другой,если хочет, чтобы план выполняли, и накормит тебя, и оденет потеплее, толькоработай на совесть.

– Есть, значит, и хорошие начальники? – с надеждойпереспросил председатель и подвинул к Жарову пачку папирос «Дели».

– Кури. Ну, а как там в смысле массовых мероприятий?

– Этого сколько хочешь, – сказал Леша. – Кино,самодеятельность, баня раз в десять дней. Самодеятельность получше, чем у нас вгороде. Там у нас был один народный артист, два заслуженных, а простых я и несчитал. Вообще народу грамотного сидит… – Леша понизил голос, – бессчетно. Былу нас один академик. Десятку дали. Хотел испортить кремлевские куранты, чтобони на всю страну неправильно время показывали.

– Да ну? – Председатель недоверчиво посмотрел на Лешу.

– Вот те и «ну». Вредительства, скажу тебе, Иван Тимофеевич,у нас полно. Вот, к примеру, ты куришь папироски, вот эти «Дели», а в них тожевредительство.

– Да брось ты, – сказал председатель, но папироску изо ртавынул и посмотрел на нее с подозрением. – Какое же здесь может бытьвредительство? Отравлены, что ль?

– Хуже, – убежденно сказал Леша. – Вот можешь ты мнерасшифровать слово «Дели»?

– Чего его расшифровывать? «Дели» значит Дели. Город естьтакой в Индии.

– Эх, – вздохнул Леша, – а еще грамотный. Да если хочешьзнать, по буквам «Дели» это значит – Долой Единый Ленинский Интернационал.

– Тише ты, – сказал председатель и посмотрел на дверь. –Это, знаешь, нас с тобой не касается. Ты мне лучше насчет бытовых условийобъясни.

Потом в кабинет, не дождавшись своей очереди, вошел НиколайКурзов. Утром ему надо было ехать на лесозаготовки, и он просил председателявыписать ему два килограмма мяса с собой.

– Завтра придешь, – сказал председатель.

– Как же завтра, – сказал Николай. – Завтра мне уже чутьсвет отправляться надо на поезд.

– Ничего, отправишься послезавтра. Я справку дам, чтозадержал тебя.

Он подождал, пока дверь за Николаем закрылась, и нетерпеливоповернулся к Леше:

– Давай рассказывай дальше.

Баба Дуня, которая отрабатывала минимум трудодней, дежуря упродуктового склада, видела, что в председательском окне свет не гас до часуночи.

Председатель все расспрашивал Лешу насчет условий жизни влагере, и по Лешиному рассказу выходило, что жизнь там не такая уж страшная.Работают по девять часов, а здесь ему приходится крутиться от зари до зари,кормят три раза в день, а здесь не каждый день и два раза успеешь поесть. Киноздесь он уже с полгода не видел.

Расставаясь, он пообещал Леше приличную работу.

– Пойдешь пока пастухом, – сказал он. – Будешь пастиобщественный скот. Оплата, сам знаешь, пятнадцать рублей с хозяина и от колхозапятьдесят соток в день. Кормежка – по домам. Неделю у одних, неделю у других.Поработаешь пастухом, пообсмотришься, потом, может, подыщем что поприличнее.

В этот день председатель вернулся домой в хорошемнастроении. Он погладил по головкам спящих детей и даже сказал что-то нежноежене, отчего та, не привыкшая к мужниным ласкам, вышла в сени и всплакнуланемного.

Утерев слезы, она принесла из погреба кринку холодногомолока. Иван Тимофеевич выпил почти всю кринку, разделся и лег. Но ему долгоеще не спалось. Он вздыхал и ворочался, вспоминая до мельчайших деталей рассказЛеши Жарова. Но потом усталость взяла свое, и он прикрыл отяжелевшие веки. «Итам люди живут», – думал он, засыпая.