Лиса в курятнике - Эфраим Кишон Страница 16

Три последующих дня прошли под знаком лихорадочных совещаний. Политик посвятил все свои способности собиранию местного совета и снова превратился в того самого «Дольникера-паровоз» — сгусток энергии, способный тянуть за собой всю деревню. Частью этого чудесного возрождения было и то, что Дольникеру удалось найти решение проблемы ночного спуска с балкона своей комнаты ради второй ночной встречи с Малкой. Эта встреча отличалась от первой лишь тем, что Малка на сей раз пришла тепло одевшись и взяла с собой клубок шерсти, начав вязать зеленый жилет. Дольникер дошел до возраста сорока трех лет, его звезда взошла, и его назначили заместителем секретаря партии, несмотря на противодействие Шимшона Гройдеса, как вдруг возглас какого-то поднявшегося среди ночи мужчины разбудил Малку, и оба они выскользнули из шалаша и растаяли в ночном тумане…

Однако это никак не повлияло на усилия по созданию «высшего органа выражения интересов деревни».

— Вообще-то это не по правилам, что мы выбираем членов совета, — констатировал Дольникер в присутствии зевающего секретаря, — однако я считаю, что мы не можем полагаться в этом на крестьян, лишенных минимального политического опыта.

Зеев намекнул, что и он тоже впервые выбирает членов сельского совета, но Дольникер успокоил его, заявив, что он, Зеев, удивится, увидев, насколько легко протекает процесс, — нужно всего лишь выделить социальные классы в деревне — слои населения с различными политическими установками, конфликтующими и противоречащими друг другу. После этого идеологического объяснения оба перешли к сортировке крестьян и через три часа приостановили общественную деятельность, вспотевшие и крайне разочарованные.

— Господи! — взорвался Дольникер. — Они же все одинаковые! Между ними нет никакой разницы!

— Ну да, — откликнулся секретарь, — все они крестьяне, выходцы из Русинских гор, выращивают тмин, у всех есть коровники, все одеты в черное.

— Как будто их по шаблону сделали, — вздохнул политик, — это верх политической отсталости!

— Смотрите, Дольникер, по сути дела, цель любой социалистической партии — стирание разницы между людьми…

— Да, но это конечная задача, товарищи, а эта жалкая деревня настолько отсталая, что здесь еще не создались различия, которые нужно стереть. Данное место находится в исходной точке развития…

Они начали сортировку снова, уделив особое внимание тем крестьянам, у которых есть побочный заработок. Дольникер предложил, чтобы цирюльник составил ядро правящей партии, а сапожник, в силу сложившегося положения вещей, будет представлять активную агрессивную оппозицию, товарищи.

— Неверно, — вздохнул секретарь, — сапожник эксплуатирует старика на своем предприятии.

— Ну ладно, тогда пусть он будет делегатом от представителей мелкой промышленности. Кто еще?

Секретарь рекомендовал ветеринара, утверждая, что это представитель интеллектуальных кругов, но Дольникер ни на минуту не забывал об оптике из Франкфурта и поэтому отверг предложенную кандидатуру сразу:

— Он — делегат от коров. Элипаз Германович представляется мне наиболее подходящей кандидатурой.

— Он туповат, — заметил Зеев, — лишь несколько дней назад он признался мне, что ни разу пе понял, о чем господин инженер говорит…

— Ну хотя бы ты, Зеев, не называй меня инженером. Это, в конце концов, раздражает.

— Я только процитировал трактирщика.

Элипаз был избран в совет большинством голосов Дольникера в качестве делегата от беспартийного среднего класса. Политик предложил кандидатуру резника, отметив, что религиозность — значительная сила везде и всегда. Секретарь глубоко вздохнул и отделался замечанием, что у этой кандидатуры в деревне нет ни одного приверженца, чем возбудил гнев политического деятеля:

— Прекрати-ка по-дурацки ехидно улыбаться, — вскипел Дольникер, — ты ведь знаешь, что я социалист и мне на них наплевать, и я ем свинину без головного убора и не выполняю этих дурацких заповедей, которыми меня пичкали в детстве, но я, как еврей, имеющий основания этим гордиться, не потерплю, чтобы в таком тоне говорили об еврейском резнике, который освящен главным раввинатом!

— Извините, Дольникер…

— Нет, не извиню, дружок! Эта первобытная ненависть по отношению к ценностям и традициям еврейской религии, пренебрежение нашим священным учением — это подходит какому-нибудь антисемиту, жрущему свинину, да сотрется имя и память о нем. Однако это не приличествует сионисту, даже такому безбожнику, как я, который не верит во все эти глупости, а плюет на них.