Повесть былинных лет - Валентин Леженда Страница 15

— С завтрашнего дня, — принялся диктовать Всеволод, — я, князь удела Сиверского Всеволод, повелеваю на всей принадлежащей мне земле ввести двенадцатичасовой рабочий день. Для лесных тружеников, в частности, к этим двенадцати часам добавляю еще — два.

— Но как же… — Николашка с восхищением посмотрел на Всеволода, затем перевел взгляд на веселящихся дровосеков, затем опять на Всеволода.

— Дерьмократия! — многозначительно произнес князюшка, прикладывая к сургучу на указе фамильный золотой перстень.

* * *

Совсем отчаялись княжьи племянники. Понятное дело, что без Ильи Муромца им возвращаться домой ни в коем случае не следовало.

На этот раз дубовой палицей князюшка наверняка не ограничится.

— Что же делать? — в отчаянии спросил Гришка, понуро садясь на небольшой пенек у дороги. — Порешит нас Всеволод, как пить дать порешит, седалищем чувствую.

— То-то и оно, — согласился с братом Тихон. — Бежать нам, Григорий, нужно, бежать, пока не поздно.

— Да куда ж тут убежишь?..

— Ну, к тем же грекам, в эллинские земли. Говорят, русичам там охотно кров дают.

— Кто говорит?

— Да вот…

— Хорош брехать! — разозлился Гришка. — Где это видано, чтобы русский человек на носатых работал, за кордон бежал из земли расейской?

— Ну так там же все хорошо, — попытался возразить Тихон. — Культура, цивилязация, высокий уровень жития-бытия. Нужники прямо в домах, так сказать, все удобства!

— Удобства, значит? — окончательно рассвирепел Гришка. — Да на кой ляд мне все енто надо? Мне и тут, в Расее, жить хорошо. Пусть и под кустом каждый день сажусь, пусть иногда получаю от князя по головушке крепкой палицей, но зато это все наше, родное, расейское! И князюшка, и кустик, и палица тяжелая, из славного русского дуба выструганная. А так увидит тебя какой-нибудь грек и нос. свой тут же в сторону поворотит. К емигрянтам везде отношение как к псам безродным. Нет уж, пускай лучше меня князь порешит собственноручно, чем я в эту заграницу отправлюсь!

— Ну, тогда… — задумчиво протянул Тихон, — может, к половцам податься?

— Ты что, братишка, совсем сбрендил? — Григорий вытаращился на Тихона так, словно у того шапка на голове загорелась. — Да ты знаешь, ЧТО они с русичами беглыми делают?

— Знаю, — кивнул Тихон, — кумысом с кровью поят да козьим сыром потчуют.

— А ты когда-нибудь пробовал этот их кумыс?

— Не-а, не пробовал. А что?

Гришка на время запнулся, не в силах подобрать подходящее словцо.

— Ты, братец, конскую мочу когда-нибудь пил?

— Чаво?!!

— Вкус тот же!

— А ты что же, получается, пил?

— Что пил?

— Ну, кумыс ентот.

— Ты за кого меня принимаешь? — огрызнулся Гришка. — Конечно, не пил, но от других слыхивал, что это страшная дрянь. Пить ее худшая из пыток для русского человека. Ну а козий сыр… От одного его запаха русич в обморок падает. Твои, Тихон, старые валенки по сравнению с этим сыром цветочное благовоние!

— Значит, и к половцам бежать нет смысла, — закручинился Тихон, поигрывая висящей на поясе ратной булавой.

— То-то и оно! — веско буркнул Гришка. — Ты, брат, как хочешь, а я в Расее остаюсь. Мне что грек, что половец — сучий сын… А наши… Наши роднее!

Помолчали.

Погрустили.

— Эй! Да никак княжий гонец скачет! — вдруг встрепенулся Тихон.

— Где? — резво вскочил с пенька Гришка.

— Да вон пылища какая!..

И впрямь княжий гонец Ерема! Глаза вытаращены, язык набок, нос по ветру. Впрочем, и выражение лошадиной морды мало чем отличалось от выражения физии ездока.

— И как это он только нас отыскал? — с восхищением прошептал Гришка.

О Ереме, гонце князя Всеволода, на Руси ходили целые легенды. Одни сказывали, что якобы видели его одновременно сразу в нескольких местах, другие толковали, что княжеский гонец имеет особо прирученного дятла, который и выслеживает для него разных ждущих весточку людей. Так или иначе, но обладал Ерема неким волшебным даром быстро отыскивать нужных князю дружинников аль купцов, аль какой другой необходимый люд..

— Стой, окаянная! — визгливо прокричал Ерема и, по обыкновению, пронесся мимо оторопелых княжеских племянников.

Окутанные с ног до головы клубами дорожной пыли, Гришка с Тихоном смачно чихнули и, проводив взглядом умчавшегося гонца, недоуменно переглянулись.

Через пару минут Ерема снова появился на дороге.

— Развернул! — радостно прокричал он дружинникам. — Развернул окаянную! Стой, кому говорю, сто-о-о-о-й!!! — Снова столб пыли.

Гришка с Тихоном бросились в сторону, и Ерема, грязно ругаясь, галопом промчался мимо, скрывшись в том же направлении, откуда и приехал.

— Чудны дела! — покачал головой Тихон, отряхивая пыль. — Может, и не к нам гонец спешил?

Тихон в ответ лишь пожал плечами.

Ерема снова возник на дороге где-то минут через десять. Гонец шел пешком, ведя под уздцы совершенно безумного вида взмыленную лошадь.

— Насилу остановил, — пожаловался он обомлевшим княжеским племянникам. — Раньше вот у меня скакун был — загляденье, Леденцом звали. А этот…

Ерема со злостью замахнулся на лошадь.

— Совершенно не слушается команд. Только два слова и знает: «сено» и «спать».

Остановившись рядом с дружинниками, Ерема порылся в седельной сумке и достал оттуда небольшой свернутый в трубочку кусок бересты.

— Вот это вам от князя Ясна Солнышка… — Гонец нетерпеливо протянул молодцам княжью весточку.

— Э… — смущенно замычали Гришка с Тихоном.

— Что, неграмотные? — смекнул Ерема.

— Да нет, грамоте учились, — ответил Тихон, — просто Николашкины каракули так просто с ходу не разберешь.

Гонец тяжело вздохнул и нараспев, зычно прочел:

— Повелеваю вам, двум обормотам, без малейших отлагательств исполнить мое второе указание: искать клятого летописца, что мое имя опозорил, чтоб ему пусто было!

— А как же… — начали было братья.

— Постскриптум, — зычно добавил Ерема.

— Что пост?.. — испугались дружинники.

— Енто по-заморски, — пояснил гонец. — Итак, постскриптум, дополнение то бишь. Лихо Одноглазое само из удела Сиверского сбежало, так что вам, охламонам, можно сказать, повезло. И подпись: князь Сиверский Всеволод.

— Фух, — вздохнули с облегчением дружинники. Как говорится, нет худа без добра.