Государство и светомузыка - Эдуард Дворкин Страница 14

Заснуть он не смог.

Чудесное создание, свернувшееся клубком на расстоянии вытянутой руки (за рукой приходилось следить) по странной и непрямой ассоциации вызвало в памяти другое создание, куда менее чудесное, встретившееся на его жизненном пути много раньше.

Вера Ивановна Исакович была маленькой черноволосой толстушкой с розовыми, чуть великоватыми ей ушками, пухлейшим подбородком и несколько буратинистым, протыкающим воздух, носиком. Хороши, насколько Александр Николаевич помнил, были брови, всегда аккуратно подбритые, расчесанные и уложенные.

Девичество Веры Ивановны было до предела затянувшимся, физиологически болезненным и безрадостным. Отчаявшаяся Верочка, кстати, пианистка средней руки, сошлась с сестрой своего музыкального педагога Идой Юльевной Шлецер, которая за весьма умеренную плату согласилась помочь ей с мужеустройством.

Александр Николаевич, только что вернувшийся из-за границы, модно одетый, со спадающей на лоб прядью и порывистыми движениями гениального Паганини тотчас попал в поле зрения авантюристок.

Коварные женщины действовали наверняка.

Ида Юльевна под каким-то предлогом пригласила его к себе, Верочка в просторном, скрывавшем большинство ее недостатков, платье, была уже там. Неумеренные похвалы вскружили молодому композитору голову, последовавшее затем неумеренное возлияние вскружило ему голову еще более… Александр Николаевич очнулся в чужой постели. Верочка, абсолютно без всего, лежала рядом и обнимала его за шею. Высвободиться он не успел. Дверь распахнулась, на прямых ногах вбежали брат и сестра Шлецеры, запыхавшийся злорадствующий Аренский, Бородин, Римский-Корсаков, нетрезвый Мусоргский, Ольга Николаевна Книппер с большим букетом роз, драматург Леонид Андреев и почему-то два или три крупных жандармских чина при полной выкладке.

— Помолвка! Поздравляем с помолвкой! — с неподдельной радостью выкрикнула вероломная Шлецер. Жандармы тотчас окружили кровать. У каждого в руках была дознавательная книжка и химический карандаш.

Он смирился.

Подведенный к аналою, Скрябин был тих и безропотен. Венчавший их батюшка посмеивался в лоснящуюся бороду и несколько раз подмигнул молодым.

Свадьба была по третьему мещанскому разряду, с тощим жилистым гусем, обложенным яблочной падалью, ведерком хлебной водки и липучими, пристававшими к нёбу леденцами без обертки.

Какое-то время они прожили в одном помещении. Верочка прижималась к нему расплывчатым, цвета соленой лососины телом. После него Александр Николаевич чувствовал сильнейшую жажду и в больших количествах пил пиво…

Поезд резко затормозил и встал. Воспоминания, плавность которых ритмически подпитывалась мелодикой движения состава, тоже затормозились и встали. Опершись на локоть, он заглянул в кромешную заоконную тьму. Мелькнул, заплясал взявшийся ниоткуда луч фонаря, за ним второй, третий. Засвистали полицейские свистки. Проскакал, размахивая шашкой, всадник в золотых погонах. Матерившиеся городовые проволокли какого-то человека без сапог и шапки. «Врешь, не возьмешь!» — истошно кричал тот и, страшно фальшивя, пытался петь «Интернационал».

Скрябин включил изголовную лампу. Девушка спала лицом к нему. Покрывавшее ее одеяло было скомкано, смято… Александр Николаевич со сладким ужасом увидел, что одна из девушкиных грудей, почти полностью выпросталась наружу и устремлена к нему своим розоватым острием. Боясь вздохнуть и пошевелиться, он внимал явившемуся ему чуду, пока попутчица не переменила позы. Больше из-под одеяла ничего не появилось, и он заснул.

Рано утром они прибыли в столицу.

Александр Николаевич замешкался и из купе выходил последним. В силу некоторой мнительности он оглядел оставляемое им помещение еще раз, нагнулся и вынул из-под столика пяльцы, те самые, на которых что-то вышивала его попутчица.

Это было не что-то! Цветными нитками-мулине на кусочке шелка с большим умением и тщанием был вышит его, Скрябина, портрет! Сердце Александра Николаевич застучало часто-часто. Он хотел бежать за таинственной и прекрасной незнакомкой, но вместо этого сел, ощущая в ногах ватность и предательскую дрожь.

В купе заглянул колченогий проводник.

— Помочь, барин?

Скрябину вспомнился вчерашний странный разговор ветерана с молодежью. Философия, которую Великий Композитор исповедовал, позволяла ему отнестись к подобным вещам со всей серьезностью.

— Ты что же… можешь будущее предсказывать? — спросил он.

— Отчего не мочь, — осклабился вещун, — дело нехитрое… года на четыре вперед — это мы запросто…

— Тогда скажи, — Великий Композитор вынул серебряный рубль. — Я — Скрябин…

Договорить, сформулировать мысль он не успел.

Старый человек, охнув, опустился на единственное колено и обхватил его за ноги.

— Александр Николаевич, батюшка! — заголосил ветхий провидец. — Да как же это я сразу… новатор вы наш! Создатель светомузыки!..

Далее Великий Композитор не слушал. Высвободившись, он вышел на перрон. Все, интересовавшее его еще несколько минут назад, потеснилось и уступило место главному.

Светомузыка! Вот чем он займется в самое ближайшее время.