Хроники безумной подстанции или доктор Данилов снова в "скорой" - Андрей Шляхов Страница 11

Доктор Зелинский считался на подстанции знающим и ответственным врачом, а также кристально честным человеком.

Надо сказать, что на подстанциях «Скорой помощи», где люди сутками на виду друг у друга, характеры проявляются и оцениваются очень быстро и крайне точно.

Зелинский не позволял себе никаких «шалостей», ни крупных, вроде очистки карманов пациентов, находящихся в бессознательном состоянии, ни мелких, таких, например, как тайное поглощение чужой еды, оставленной в подстанционном холодильнике, или питья чужих соков. Правда, из водителей он пил кровь по полной программе, требуя четкого и неукоснительного исполнения ими должностных обязанностей, но это другое дело.

Более того — если кто-то из сопровождающих пациента при госпитализации забывал в машине сумочку или борсетку, Зелинский не передавал находку диспетчеру подстанции, а отвозил ее по назначению сам, после смены. Предварительно составлял опись содержимого, подписанную фельдшером и водителем. Во избежание кривотолков. Ему говорили: «Да позвони и скажи, что сумка в диспетчерской, пускай приходят и забирают». «У людей беда, родственника госпитализировали, некогда им по подстанциям бегать, — отвечал гуманный Зелинский. — Лучше я сам завезу, мне не трудно».

А еще Зелинский был психопат. В том смысле, что если уж овладевала им какая-нибудь идея, то овладевала всецело и яростно. Например, невзлюбит водителя (за дело, исключительно за дело, по веским причинам), так не успокоится, пока не выживет его с подстанции к чертям собачьим. Вообще-то, многие врачи и фельдшеры предпочитают не связываться с водителями, а ладить с ними. По ряду причин. Во-первых, водители в основной своей массе брутальны и не склонны к интеллигентному ведению дискуссий, чуть что — срываются на мат, а то и кулаки в ход пустить могут. Во-вторых, при обострении противоречий между водителем и врачом или фельдшером водитель может причинить оппоненту больше неудобств, чем оппонент ему. Откажется подъезжать близко к подъезду («потом оттуда не выеду») и вынудит бригаду топать сто метров по снегу и льду. Или же не притормозит около киоска с едой («не положено»). Или возить станет так, что все кости растрясет… Машина для бригады — дом родной, а хозяин в этом доме — водитель. Так что делайте выводы.

Но Зелинского подобные соображения не останавливали. Не понравилось Зелинскому, что водитель Аникин не подчиняется его распоряжениям, а заставляет себя уговаривать, всякий раз какие-то поблажки выторговывает, так он Аникину прямо сказал:

— Мы с тобой на одной подстанции работать не можем.

— Так вали на другую! — осклабился Аникин, уверенный в том, что уж ему-то самому никуда валить не придется.

Аникин был бригадиром водителей, а бригадирами обычно назначают самых стойких (и самых наглых).

— Николай Иванович, вас надо спасать от Аникина? — спросила заведующая подстанцией, узнав о конфликте.

«Спасать» означало «не ставить работать вместе». Всегда «спасали» врачей или фельдшеров от водителей, а не наоборот.

— Нет, не надо! — отказался Зелинский. — Мечтаю работать исключительно вместе с Аникиным и больше ни с кем!

Аникин выдержал пять «образцово-воспитательных» смен и свалил на другую подстанцию.

— Ну ты монстр! — восхищались коллеги. — Самого Аникина «съел».

— А наглеть не надо, — скромно отвечал Зелинский.

Как-то раз Зелинский не смог с первой попытки заинтубировать ^[8] пациента с короткой толстой шеей. Это очень сложно, даже очень опытные анестезиологи-реаниматологи в стационарных условиях, то есть, при всех удобствах, не всегда ставят трубки с первой же попытки. А Зелинский производил интубацию в машине, скрючившись, в тесноте и при не самом лучшем освещении. И работал он в ту смену один, без фельдшера, умотался вконец, а усталость — она на все влияет. Поэтому в некоторых странах врачам запрещено работать дольше двенадцати часов подряд.

Но Зелинский не искал себе оправданий. Для него, перфекциониста в квадрате, было важно только то, что он, доктор Зелинский, не смог произвести интубацию с первой попытки. Все прочее не имело значения. Целых два месяца после смены Зелинский отправлялся не домой отсыпаться, а в морг ближайшей больницы — тренироваться на трупах. Натренировался так, что равных ему в деле интубации не было на всей московской «Скорой помощи». Народ шутил: «Зелинскому хоть на живот пациента положи — заинтубирует в лучшем виде». (Для тех, кто не в курсе, поясню, что человека, который лежит на животе, заинтубировать невозможно, это все равно что сделать укол в ягодицу лежащему на спине.)

Как-то раз, в конце суточного дежурства, Зелинский ощутил одышку при быстром подъеме на восьмой этаж. Странно было бы, если бы ее не было. Бегом, уставший, на восьмой, да еще и с грузом — кардиографом и портативным аппаратом ИВЛ. Но Зелинский решил, что он теряет форму, и начал бегать по утрам. Двадцать кругов по школьному стадиону, благо тот был рядом с домом, и затем еще двадцать раз бегом на девятый этаж и обратно. Он бы и на шестнадцатый бегал бы, да вот незадача — жил в девятиэтажке. По этажам скакал не налегке, а с двумя полными пятилитровыми канистрами в руках.

Умение правильно организовать работу бригады, стремление к повышению собственного профессионализма и забота о своем здоровье похвальны и приветствуются. Только вот ко всему похвальному у Зелинского примешивалась некая яростная ожесточенность, этакая героическая упертость, этакая самоотверженная несгибаемость. В иных условиях из него бы, наверное, получился бы спортсмен-чемпион или герой войны. А в реальности Зелинский получил срок за кражу.

Дело было так.

Однажды у жены Зелинского украли кошелек. На вещевом рынке в Выхине, в тот момент, когда она выбирала себе дубленку. Сумма была крупной, потому что кроме дубленки несчастная женщина хотела купить шапку и сапоги. В первой половине 90-х врачебно-учительским семьям на такие покупки приходилось копить долго, месяцами. Да и вообще на любое обзаведение приходилось копить, поскольку самый паршивый китайский пуховик стоил больше, чем месячная зарплата врача или учительницы (жена Зелинского преподавала в школе географию).