"Штрафники, в огонь!" Штурмовая рота - Владимир Першанин Страница 8

Мой временный командир молча сопел. Ему было стыдно, что поленился затемнить халат. Из всех курсантов остались незамеченными две пары. Двое ребят из Удмуртии, мелкие, похожие друг на друга охотники спрятались, вырыв нору в снегу. Еще одна пара хорошо замаскировалась в кустах.

Петр Федорович Чапыга объяснял наши ошибки. Те, кто закурил, получили по три наряда вне очереди.

– Мудаки! Вы бы лучше песню спели! Еще кому такая дурь в голову взбредет, отчислю в пехоту. Куряки, невтерпеж им стало! Я бы понял, если бы к бабе так рвались, как к этой махре вонючей. Смотреть не на что, а они цигарки в темноте раздувают.

– А вы совсем не курите, товарищ лейтенант? – переводя тему, спросил кто-то из ребят похитрее.

– Баловался, а в сорок втором бросил, когда в снайперы записали. Есть спецы, которые ночью специально на огоньки охотятся. Насмотрелся. А знаете, почему от одной спички трое не прикуривают?

– Двое в драку – третий в ср…ку, – тут же брякнул один из нас.

– Сам ты ср…а! Про Англо-бурскую войну слышали?

– Чего-то слышали.

– Я «Капитана Сорви-голова» читал, – выкрикнул я. – В Южной Африке крестьяне-буры за свободу дрались. Метко лупили.

– Ну не совсем крестьяне, – поправил меня Чапыга. – Фермеры. Из негритосов кровь сосали будь здоров. Но стреляли прилично. Даже поговорка такая была. Англичанин прикуривает, спичка зажглась – бур увидел. Второй англичанин прикурил – бур прицелился, третий прикуривает – бур нажимает на курок. И все. Промахивались они редко. А вы чего под трактор полезли?

Неожиданный вопрос был обращен к нам с напарником.

– Хорошее укрытие, – ответили мы. – Разве не так?

Чапыга объяснил, что подбитые танки – укрытие хорошее. Когда не один и не два. А одиночный танк или два – всегда под прицелом у фрица. Если уж рискнул, то сиди неподвижно. Выстрелил и сразу уползай, особенно если танк недалеко от немца находится. Забросают зажигательными, дымовыми минами. Выкурят и добьют.

Лейтенант похвалил обоих удмуртов, что выбрали место, в глаза не бросающееся, и лежали терпеливо. Имена у обоих были какие-то старомодные. Одного звали Парфен, другого что-то вроде Флегонта. Ну, мы его Федей называли.

Стрелки были первоклассные. На восемьсот метров с первого выстрела грудную мишень снимали. С обоими я пробыл в снайперской школе до августа и убыли вместе на передовую.

Кстати. Во время одного из перекуров Чапыга разъяснил, по каким признакам отбирали снайперов.

– Вот ты, Першанин, очков с гулькин хрен набрал. Но это, может, и не твоя вина. Винтовки абы как пристреляны, да все подряд из них пуляют. Зато пять пуль уложил хоть и с завышением, но в кучку. Значит, рука твердая и глаз хороший.

Я, довольный, заулыбался, а Чапыга отмахнулся.

– Ты слишком не гордись. Стрелять-то вы кроме Федора да Парфена толком еще не умеете. Ничего, научим.

Оба удмурта, похожие друг на друга, как близнецы, хоть и не братья, невозмутимо курили короткие трубочки. На похвалы не реагировали.

Учеба была напряженная. Помню, я все время страдал от недосыпания. Особенно тяжело было лежать на позициях и выжидать цель. В июне в наших краях дожди, бывает, днями напролет шуруют. Лежишь в луже, затвор винтовки прикрываешь и ловишь цель. Учения уже шли со стрельбой.

Что еще вспоминается из той учебы? Как учили маскироваться. Сержант идет мимо, как наступит сорок пятым кирзовым на лодыжку, аж вскрикнешь. А он нотацию читает, что плохо слушаем наставления, ленимся поглубже зарыться, грязи боимся, а лоб под пулю подставить не жалко. С месяц тренировались стрелять с оптикой. Выстрелов по сто сделали. Больше не удалось. Винтовок с оптическими прицелами не хватало.

Насчет стрельбы у большинства неплохо получалось. Обсуждая будущую тактику, Чапыга не уставал повторять:

– Маскируйтесь лучше. Выстрел – это тьфу! Промазал, и хрен с ним, с немцем. Завтра подстрелишь. А вот себя сохранить – важнее. Про самолеты никогда не забывайте. Фриц из траншеи тебя, может, и не видит, а сверху, если не замаскируешься – весь, как на ладони.

Мы рвались на фронт. Ну а если не на фронт, то как можно больше стрелять. Поражая мишени за пятьсот, восемьсот метров, мы ощущали себя настоящими снайперами. К сожалению, погоня за меткой стрельбой, соревнования, борьба за очки отодвигали от нас более важные вещи. Те, о которых говорил лейтенант Чапыга.

Уже на фронте и после я вспоминал стрелковые кружки, борьбу за звание «Ворошиловский стрелок». Цепочка подростков в вельветовых курточках, модных перед войной, подставки с песком и хлопанье малокалиберок. Восемьдесят семь очков – девяносто два – девяносто пять. Ура! Разве дали бы нам немцы спокойно их отстреливать, если бы мы не зарывались в землю, камни, в гущу кустарника! Да и уползать как можно быстрее после выстрела надо. Фрицы засекали снайперов быстро, а уйти от минометного огня ох как не просто.

В июле простился со своим земляком Никитой Лыковым. Он забежал ко мне на полчаса. Передал короткое письмо своей матери. Настроение, в отличие от многих других ребят, у него было подавленное. У Никиты пропали без вести отец и старший брат. Он был средний, а младшему исполнилось семнадцать.

– Побьют нас всех, Лыковых! – сказал он. – Кто думал, что такая страшная война будет?

– Радовались, дураки, в сорок первом, – отозвался я. – Шапками немца закидаем. А два года прошло, все на месте топчемся.

Вот бы досталось нам, услышь кто такие «пораженческие» разговоры! Особый отдел, как и везде, у нас не дремал. Но не скажу, чтобы сильно прижимали. Всякие разговоры пресекали, стараясь не выносить сор из избы. Ограничивались строгими беседами, обсуждением на комсомольских собраниях.

– У нас в селе, кто ушел в сорок первом, все погибли или без вести пропали, – говорил Никита известную мне истину. – Один без руки вернулся, другой контуженный, трясется весь, даже воды не может сам попить. Сплошное вранье кругом! Бьют нас фрицы, как хотят.

Мне очень не понравилось настроение Никиты. Нельзя с таким настроением на фронт идти. Пытался его успокоить. Но мой дружок был весь взвинчен. А может, убедил себя, что погибнет в первых боях. Говорят, есть такое предчувствие. Попрощался я с Никитой, долго переживал. Потом разговор забылся. Предчувствия Никиты не сбылись. Он дослужился до старшины и после тяжелого ранения вернулся в конце сорок четвертого года домой.

Это я узнал после войны. А нас уже самих готовили на фронт. Свои переживания в голове вертелись. Ребята достали самогона. Скинулись, кто что мог: деньги, портянки новые, подковки для ботинок, мыла кусок. Отрядили в ближнее село двоих ребят побойчей. Принесли бутылки четыре самогона, вареной картошки, огурцов, домашнего ржаного хлеба (как я его любил и вспоминал на войне!) и вечером, после отбоя, отделением отметили окончание учебы. Впереди был фронт. Что это такое? Никто из нас не представлял.

Когда я в августе 1943 года вместе с очередным пополнением прибыл в 295-й стрелковый полк и был определен рядовым бойцом в первый взвод восьмой роты, никто не обратил особого внимания, что прибыл выпускник снайперской школы. Во-первых, снайперских винтовок не хватало, да и были ли в полку снайперы, я толком не знал.

Получил, как и остальные, трехлинейку, сменившую несколько хозяев, противогаз, саперную лопатку и «смертный» медальон-карандаш, в который, как и большинство солдат, никаких писем и данных о себе вкладывать не стал. Считалось плохой приметой. Уже заканчивалась знаменитая Курская битва, и наши войска вели контрнаступление.