Неизвестные лики войны. Между жизнью и смертью - Олег Казаринов Страница 8
Неизвестные лики войны. Между жизнью и смертью - Олег Казаринов читать онлайн бесплатно
Так писал Мигель де Сервантес. А к словам автора «Дон Кихота» следует прислушаться хотя бы потому, что он лично сражался с турками в кровопролитном морском бою при Лепанто в 1571 году, командовал взводом испанских солдат, принимал участие в абордажных схватках и был при этом дважды ранен.
Возможно, что именно в кромешном аду трещавших в лицо мушкетных выстрелов, в клубах порохового дыма, его творческий ум и поразила мысль о кошмаре солдатского ремесла. Ремесла практически обречённых людей, бегущих по абордажным мостикам.
Откуда берутся силы, которые заставляют людей карабкаться на стены Карфагена и Сиракуз, стоять под картечью при Бородине и Ватерлоо, бежать на пулемёты под Марной и плыть через Днепр под градом мин? Вопреки здравому смыслу, логике, инстинкту самосохранения. Что это? Чувство чести? Чувство долга? Самопожертвование? Ярость? Патриотизм? Что?!
Впрочем, сколько бы ни подводилось научных баз, ни сочинялось философских трактатов и ни составлялось военно-аналитических трудов, мне кажется, ярче всех безобразный лик войны описал польский журналист Кароль Малцужинский после демонстрации на Нюрнбергском процессе документального фильма, предъявленного обвинением.
«Помню, когда я сел за очередную корреспонденцию для газеты, я не сумел ни описать, ни точно передать того, что видел собственными глазами.
Помню, было много, очень много могил. Голос за кадром называл цифры жертв: 8000, 15 000, 135 000. Убитые мало чем напоминали человеческие тела. Порой они были даже обезглавлены. Порой без ног — это убитые инвалиды войны. Порой тела были обгорелые и походили на манекены. Порой они были заморожены, и тогда вытягивали руки к небу. Порой же в людей стреляли, когда они убегали, и тогда тела лежали в самых невероятных позах. Порой же вообще невозможно было понять, что представляет собой этот обрубок. Некоторые трупы выглядели так ужасно, так чудовищно, что приходилось принуждать себя смотреть на экран.
И тогда я видел женщин, закутанных в платки, бредущих вдоль этих кошмарных километровых, вызывающих отвращение рядов разлагающихся трупов.
Я видел, как эти женщины, одна за другой, бросались вдруг со звериным воем на человеческие останки, я видел, как они целовали пустые, отдающие мертвечиной глазницы. Как с нежностью на суровых морщинистых лицах — её и описать невозможно — они гладили эти безволосые, обгоревшие, уродливые головы.
И опять уже другие, одна за одной, вырываются из неспешно тянущейся цепи и припадают к ногам лежащих тел.
Не понимаю, как узнавали они мужей, братьев, дочерей. ТАМ ничего нельзя было узнать.
Попадались и дети, которые искали родителей. Плачущие, как плачут все дети в мире. Но куда больше встречалось детей тихих и мёртвых. Кто убит в больницах, кто на улице, кто подле матери. У них тоже, как и у взрослых, виднелись на головах следы пуль.
На мостовых, на тротуарах, у стен домов тоже лежали трупы. В сенях, в горницах — повсюду. Некоторых вешали на балконе, некоторых на проволочной ограде местных лагерей, некоторых на решётках местных тюрем. У всех открытые рты. На трупах женщин юбки часто были задраны. Голос из-за кадра говорит, что их изнасиловали…»
Вот это и есть ВОЙНА.
Война стоит денег
Для войны нужны три вещи:
во-первых, деньги, во-вторых, больше денег, в-третьих, ещё больше денег.
Наполеон
Во время войны система ценностей приходит в неописуемый хаос. Человеческая жизнь обесценивается до нуля, а всё, что может её продлить, приобретает запредельную стоимость.
Краюха хлеба меняется на золотые часы или бриллиантовое колье. За овладение оазисом с жалким колодцем погибает целый полк. Котелок горячей похлёбки и обещание свободы приравниваются к жизням сотен преданных товарищей.
Материальные потери, которые несёт с собой война, старательно фиксируются в толстых томах отчётов, закладываются в бюджеты и вычисляются экономистами.
Но не стоит забывать, что за бесконечными столбиками цифр, за сухими графиками и таблицами, напоминающими мирную математику, стоят горе и гибель вполне реальных людей…
Жадная топка войны всегда пожирала миллиарды талеров и гульденов, фунтов и марок, рублей и долларов, злотых и тугриков, превращая их в протазаны, мушкеты, пули и бомбы. Превращая их в смерть.
Вплоть до конца XIX века турки имели обыкновение после боя отрубать головы поверженным врагам. Делалось это не из-за какой-то изуверской восточной жестокости, а для отчёта и получения вознаграждения за каждого убитого врага. Подобный обычай иногда мешал ведению боя и даже приводил к печальным последствиям.
Так, во время Абукирского сражения, 25 апреля 1799 года, янычары то и дело покидали свои позиции, чтобы отрезать головы убитым и раненым. Этим воспользовалась кавалерия Мюрата и атаковала рассыпанных по полю пехотинцев. Турецкая армия была сброшена в море.
До сих пор в горячих точках расплата с боевиками ведётся не только в долларах, но и по старой традиции: за убитого солдата полагается 20 баранов, за офицера — 40 баранов. Только в наши дни не требуется присылать своим командирам мешки с отрубленными головами. Сам «процесс» достаточно снять на видеокамеру.
Пленных умерщвляли далеко не всегда. Иногда выгоднее было обращать их в рабов и заставлять работать на себя.
В древности военные действия немедленно сказывались на цене пленных-рабов. Их стоимость снижалась в сотню и более раз. Например, после побед Оима над Митридатом «цена на раба падала до 4 драхм, а в длительные периоды мира возрастала до 400–500 драхм». А в 1169 году, после войны Новгорода с Суздалью, пленные суздальцы продавались из расчёта 10 человек за 1 гривну серебра.
В период Первой, а особенно Второй мировой войны подневольный труд военнопленных достиг наибольшего масштаба. Вопреки всем международным соглашениям их использовали для работ на военных объектах и при строительстве оборонительных сооружений.
Все соглашения, пакты, договоры и законы война превращает в обычные бумажки, если их суть препятствует достижению победы.
За каждого узника германского трудового концлагеря, умершего не от истощения согласно программе «уничтожения трудом», а убитого охранником, коменданту приходилось оправдываться ворохом объяснительных, так как заключённые являлись своего рода рабочей скотиной и приносили рейху прибыль. При общеизвестной немецкой аккуратности и педантичности было совершенно непозволительно губить производительную силу по собственной прихоти.
Порой складывалась парадоксальная ситуация, когда переполненные лагеря больше были не в состоянии принимать новые эшелоны с военнопленными. С одной стороны, требовалось проведение «акции по массовой ликвидации», с другой — в лагерь спускался план, согласно которому ставилась задача «в связи с прибытием дополнительной рабочей силы увеличить выработку щебня на 32 %». Тогда начиналась длительная бюрократическая переписка, состоящая из приказов, отчётов и прошений, между ведомством рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, Главным административно-хозяйственным управлением СС группенфюрера Освальда Поля, «Трудовым фронтом» Роберта Лея и другими экономическими, финансовыми и промышленными инстанциями.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии