Визит в абвер - Александр Сердюк Страница 8

Конечно, Борцову следовало бы еще пожить в Москве, окончательно прийти в себя, расслабиться. У разведчиков усталость ведь особая. Достается не столько мускулам, сколько нервам. Напряжение такое, словно по ним постоянно пропускают ток. Там, в абвере, Павел Николаевич испытывал такие душевные перегрузки, что порою за себя опасался: выдержит ли? Ведь стоит забыться на мгновенье — кто ты и где — и уже ничто не спасет. Не раз подмывало прямо в глаза резануть шефу правду-матку о нем и о себе, сбросить со своего лица защитную маску. Пусть посмотрит какой перед ним власовец. Свой разум, свою волю надо было всецело подчинять рассудку, в полной готовности держать внутренние тормоза. Стиснуть зубы, сцепить руки, взнуздать нервы и исполнять долг.

Освободиться от этого постоянного напряжения было не легко даже дома, по возвращении в Москву. В тихой, уютной квартирке на Сретенке все равно прислушивался к каждому шороху. Спал неспокойно, тревожно, а проснувшись, принимался шарить под подушкой, будто гам и сейчас лежал пистолет. Нина допытывалась: «Ну что ты, Павлик, что с тобой? Ты же у себя, дома, в семье?»… А в общем-то можно было и не спрашивать, что с ним. Дни летели. Задумывал многое: и сходить в театр или в кино, и пожить с недельку за городом, на природе, и съездить, как бывало прежде, на рыбалку, авось нервишки уймутся. Но все это требовало времени…

За взволновавшими мыслями Павел Николаевич и не заметил, что шагал уже в одиночестве, а начальник заставы, выдвинувшись в голову колонны, высматривал по обе стороны дороги местечко для привала…

Короткую передышку Самородов использовал для дела. Было самое время ознакомить солдат с обстановкой, круто изменившейся в течение суток. Дальнейшая проческа вдруг приобрела иной смысл. Тут уж надо было не просто зачищать лес от всех просочившихся в него со стороны фронта, а искать весьма важных персон с высокими чинами. Сомнений в том, что таковые здесь присутствуют, отныне быть не могло.

Наличный состав солдат Самородов разделил на две поисковые группы. Одну из них повел сам, другую старшина заставы. Борцов также пожелал участвовать в проческе — не скучать же ему возле обоза. Примкнул майор ко второй группе, полагая, что его помощь понадобится скорее всего Кирдищеву.

Оставалось немного светлого времени, а лесному массиву, в который пограничники углубились, казалось, не было ни конца, ни края. До наступления сумерек поисковикам следовало возвратиться на исходный рубеж. Если кому потребуется срочная поддержка, сигналить выстрелами из ракетницы.

Скорая удача на сей раз выпала группе начальника заставы. К месту сбора она вернулась последней, зато с крупным «уловом». Лишь одно огорчило солдат — все произошло слишком просто, от них не потребовались сверхсмелые действия. Из куста орешника вышел немец в офицерском мундире. В одной руке он нес портфель, другую держал выше головы, которая была почему-то забинтована. Увидев советского офицера, он по-военному представился. Самородову трудно было ему поверить, но это был полковник Манфред Броднер.

Вручив начальнику заставы портфель, Броднер оглянулся в сторону орешника и позвал охрипшим голосом:

— Доктор Шульце, выходите… Лучшего случая не будет. Своих не дождемся…

Из того же куста, с шумом раздвигая упругие ветки, выбрался второй лесной скиталец. Он встал рядом с Броднером, вытянувшись как в строю и стараясь придать себе мало-мальски бравый вид. Вообще-то оба они были неухожены, лица покрылись такой щетиной, что с нею не справилась бы самая острая бритва. Их помятые мундиры были в сплошных пятнах и складках.

— Все? — спросил Самородов.

Оба немца утвердительно кивнули головой.

— Посмотрим, — сказал капитан и, позвав сержанта Корнеева, распорядился тщательно осмотреть ближайшие кустарники.

Пока начальник заставы уточнял имена и чины сдавшихся добровольно вермахтовцев, а также обстоятельства, при которых они оказались в лесу, сержант Корнеев с наиболее дотошными в поиске солдатами обшарил кусты. Действительно, в них никого не было. Нашлись только кое-какие вещи. Самой существенной была, конечно, охотничья двустволка двенадцатого калибра с патронташем и несколькими патронами в нем, заряженными картечью. Остальное представляло собой кухонные принадлежности: алюминиевые кружки, закопченная кастрюля, такого же вида ведро. В свертке, подвешенном на прочной ветке, хранились полбуханки черствого хлеба, кусок старого сала и вареные яйца. Похоже, что все это было добыто «скитальцами» в одной из ближайших деревень. Прихватить с собой Корнеев счел нужным лишь ружье и патронташ в качестве вещественных доказательств. Продукты спустил пониже, на траву, чтобы ими попользовались законные обитатели леса.

Ну а незаконных — пограничники доставили на сборный пункт, куда чуть раньше возвратились майор Борцов и старшина Кирдищев. Обменявшись с ними несколькими скупыми, официальными фразами, Борцов на чистейшем немецком языке пообещал:

— Более обстоятельно побеседуем с вами не здесь и не сейчас. Уже темнеет, а разговор, судя по всему, предстоит долгий и непростой. Так что перенесем его в более подходящее место. Приведете себя в порядок, подкрепитесь. Небось кишки марш играют?

— Гут… Гут… — улыбнувшись каламбуру, сказал Броднер.

Плененных вермахтовцев Борцов поместил в «эмку» и, положив рядом со своим сиденьем автомат, укатил с ними в Витебск. Чутье ему подсказывало: действовать необходимо в высшей степени оперативно.

На серьезные размышления наводили и записи в дневнике Руммера. Зачем послан в эти края не кто-нибудь, а ближайший помощник шефа абверкоманды гауптман Шустер? С какой миссией? Чем так ценен бывший дивизионный разведчик? На что он теперь способен? Вопросов возникало много и на все нужны были ответы.

С заставой, оставшейся ночевать здесь же, в лесу, Борцов расставался на один-два дня, в зависимости от того, как поведут себя задержанные. Тем временем Самородов будет продолжать зачистку квадратов, прилегающих к озерам. Уходить из этих мест пока не следует, ибо не исключено, что курьеры сюда еще пожалуют. Фон Баркель человек настойчивый и упрямый, на полпути ни за что не остановится.

— Да, узелок завязывается многообещающе, — заключил Самородов, проводив контрразведчика. Он все больше проникался ожиданием каких-то новых, необычных, но очень важных в его судьбе испытаний.

Когда его после фронта отрядили на проческу освобожденных территорий, поначалу эта работа показалась ему, откровенно говоря, без особой важности. Первый взгляд был недолговечным, стоило лишь один раз провести эту так называемую проческу. Попавшие в его «сети» вояки, ухитрившиеся избежать плена, по-прежнему представляли большую опасность для страны. Но кроме фронтовиков в его улове оказались и умельцы совершенно иных методов борьбы — изощренных и коварных. Немецкая военная разведка затрачивала колоссальные средства на то, чтобы нафаршировать советский прифронтовой тыл своими посланцами — и шпионами-одиночками, и мобильными группами, и резидентурой, и действующими стационарно опорными пунктами. Все годы она только тем и занималась, что вербовала разного рода отщепенцев, натаскивала их редкому ремеслу и затем на бомбардировщиках забрасывала за линию фронта, чтобы они способствовали победе Германии.