"Зверобои" против "Тигров". Самоходки, огонь! - Владимир Першанин Страница 8

Саня Чистяков закончил в сорок первом десять классов. Последний год доучивался в вечерней школе и одновременно работал в МТС. Семья была большая, трое девок и двое ребят, но отец сумел дать всем образование: кто семь классов закончил, кто – десять, а старшая сестра Таня уже работала учительницей в школе.

Саня хотел поступать в горный институт, стать геологом или полярником. Для глухого села Коржевка, расположенного в глубинке Ульяновской области, в сорока километрах от райцентра, звучало это непонятно и даже смешно. Полярник! Додумался! Тех, кто в летчики рвутся, еще более-менее понимали. О «сталинских соколах» фильмы чередой выходили, в газетах портреты, форма шикарная.

Директор МТС сказал так:

– Не дури, Санька! Ты специалист хороший, я тебя не отпущу. Подавай документы в сельхозтехникум на механическое отделение. Мастером станешь, а со временем и заместителем у меня. Что, плохая должность? Или родное село навозом воняет?

– Нормально воняет, – ответил Саня. – То бишь пахнет.

– Вот и правильно.

Съездил в райцентр, сдал документы и вскоре получил ответ, что зачислен на первый курс. Можно было и порадоваться – ура, студент! Но через день началась война, и уже к вечеру едва не половина мужиков получила с нарочным повестки из райвоенкомата. Когда их только выписать успели!

В понедельник прощался с друзьями и соседями, которым дали сутки, чтобы решить все дела, а 24 июня явиться в военкомат. Черный был понедельник для Коржевки, да и для остальных деревень в округе.

Хоть и не слишком грамотный народ жил в селе, но те, кто постарше, поняли сразу, война будет тяжелой и долгой. Людей, которые повидали жизнь, нельзя было обмануть хвастливыми фразами о сказочной мощи Красной Армии и о том, что победим врага малой кровью на его территории.

Маленькую Финляндию пытались пригнуть. Разбили собственную морду в кровь, поморозили и погубили в недолгой бестолковой войне сотни тысяч мужиков. А немец уже всю Европу под себя подмял, шапками его не закидаешь.

Директор МТС – по масштабам района номенклатура важная. Забрали бы Саню вместе с ровесниками в первые же дни на фронт. Ему еще зимой военкоматовский капитан предлагал поступить в военное училище. Отказался, сославшись на большую семью. Теперь, когда шел массовый призыв, могли с ходу сунуть на передовую. Но директор МТС из некоторых соображений выбил ему бронь. Во-первых, хороший специалист, а во-вторых, имел прицел выдать за Саню свою младшую дочь.

Жениться Саня не рвался, да и директорская дочка не слишком нравилась. Но как бы то ни было, а до весны сорок второго работал в МТС, чинил для фронта автомашины, трактора. Перед Новым, сорок вторым годом забрали на фронт отца.

Думали, не возьмут, сорок шесть лет стукнуло. Но подбирали мужиков и старше. Мать голосила по нему, как по мертвому. Вначале отец пытался успокоить ее, затем, не выдержав, закричал:

– Ты чего меня заживо хоронишь! Вернусь я, будь уверена. На кого вас всех брошу?

Мать примолкла, чтобы не пугать младших детей, но хорошего ничего не ждала. Те, кого призвали летом, словно в омут провалились. Пришло сколько-то писем из эшелонов и учебных лагерей, затем тишина. Уже в конце осени стали поступать казенные бумажки, а в них сплошь «пропал без вести» и реже – «погиб смертью храбрых, защищая социалистическую Родину». По селу снова пошел вой, как во время проводов.

– Сгинули наши мужики!

Сосед по улице, Афоня Осьмуха, вернувшийся с Финской войны без ноги и с повернутыми мозгами, скакал на костыле и кричал на все село:

– Мы еще дадим германцу! Финнов одной левой били, а фашистов и подавно раздавим. Заманим подальше и штыками в жопу до Берлина погоним.

– А чего же сейчас не гоним? – насмешливо спрашивали у придурка.

– Новую армию собираем.

– А где же старая, которую на парадах показывали?

– Геройски отступает.

Участковый хмуро предупреждал Осьмуху:

– Язык-то придержи. Доболтаешься…

Вызывало недоумение (и кусочек надежды) большое число мужиков, пропавших без вести. Где же они? Догадывались, что часть людей попала в плен. А остальные? О том, что в немецкий плен угодили только в первый год войны три миллиона бойцов, известно ничего не было. О таком и подумать не могли. В сводках Информбюро все выглядело приглаженно.

Коротко сообщалось об оставленных городах, много говорилось о героических делах Красной Армии, приводились сказочные данные о немецких потерях: убитых фрицах, уничтоженных танках и самолетах. Получалось, что германцам и воевать уже нечем, а они все шли дальше и дальше на восток.

В декабре село всколыхнула весть о разгроме немцев под Москвой. Репродуктор не умолкал днями напролет, сообщая о нашем стремительном наступлении. За сорок с лишним верст пробилась сквозь снег подвода из райцентра, привезли кипу газет с фотографиями замерзших и убитых немецких солдат, разбитой техники.

Бодрым был тон тех сообщений. Куда уж там Гитлеру нас одолеть, если еще в ноябре 28 бойцов из дивизии Панфилова за день раздолбали из противотанковых ружей и гранатами два десятка танков! А во время декабрьского наступления счет шел уже на сотни танков и самолетов, а зарвавшихся фрицев вгоняли в землю целыми дивизиями и корпусами.

Много было указов о награждениях. Смелых летчиков, танкистов и прочих славных бойцов. Но больше всего расхваливали полководцев. С фотографий газет смотрели сытые генералы, обвешанные орденами – когда только заслужить успели! Их снова награждали, повышали в должностях, казалось, война повернулась к победе.

Но в засыпанной снегом глухой деревне Коржевка настроение у людей было подавленным. Чего там эти победы, когда мужья и сыновья пропали! И подступил извечный спутник войны – голод. Муку уже мешали с лебедой, хлеба не хватало, давно исчез сахар. Пока выручала картошка, которая родила каждый год исправно.

Но уже бабы из бедных семей повадились ночами ходить на скотомогильник, рубили, кромсали куски от лошадиных туш, собирали завонявшиеся бараньи головы – все пойдет, если нет лучшего.

Семья Чистяковых жила более-менее сносно. Саня получал паек, успел сделать кое-какие запасы отец перед уходом на фронт. Но молоко разбавляли водой, жидкую похлебку заправляли ложкой подсолнечного масла и хлебали, заедая рассыпающимся от травы хлебом.