У штрафников не бывает могил - Владимир Першанин Страница 8

Никита Пинчук, мой помкомвзвода, тащил на поясе два запасных диска и штук десять гранат. Какие-то боеприпасы брякали у него в увесистом вещевом мешке. Шагая в свой первый бой, я не догадался запастись патронами как следует.

Налегке, с одним магазином, подсумком да парой гранат, идут только в плохом кино. Что такое 140 патронов для автомата? В лучшем случае полчаса боя. А вещмешок я не взял из ложного самолюбия — как же, офицер! А вот кирзовая полевая сумка, болтающаяся, как хвост, меня просто измотала. Ее можно было вполне оставить в обозе. Самого главного — карты местности взводным не выдали, а индивидуальный пакет уместился бы в кармане.

Танки продолжали атаку, но вскоре загорелся легкий приземистый Т-70, затем поползла в низину подбитая «тридцатьчетверка». Дымовые шашки помогли ей укрыться. Остальные машины, продолжая маневрировать, двигались быстрыми зигзагами к остаткам деревни.

1-я и 3-я роты бежали, увязая в снегу. Гладков в очередной раз дал команду ускорить шаг. Вокруг роты начали взрываться мины. Не слишком густо. Видимо, все немецкие стволы работали против танков и других рот, наступавших в лоб. Но вскоре досталось и нам.

Один из красноармейцев моего взвода заметно отставал. Звонарев пытался его подгонять, но боец жаловался на усталость и боль в груди. Остальные красноармейцы держались вместе. Наверное, на свете и правда есть судьба. 80-миллиметровка рванула именно рядом с ним. Когда я подбежал, двое санитаров стащили шинель, разрезали гимнастерку, белье. Боец (фамилии-имени не запомнил) бился, пытаясь подняться. Крупный осколок разбил ключицу и верхушку плечевых костей. Кровь парила на морозе и выталкивалась неровными толчками.

Санитары затыкали рану, разрывая индивидуальные пакеты один за другим. Я достал из планшета свой пакет и протянул санитарам.

— Не надо, товарищ лейтенант, — отстранили меня. — Доходит парень.

Вокруг уже столпилась половина взвода, бежал капитан Гладков. Еще две-три мины рванули неподалеку. Красноармеец схватился за ухо и по-детски заойкал. Я приказал Пинчуку возглавить взвод:

— Никита, быстрее! Перебьют ведь.

Старший сержант торопливо уводил взвод. Я подошел ко второму раненому красноармейцу. Осколок наполовину оторвал наушник шапки и полоснул по щеке. Что-то вроде глубокого бритвенного пореза. Я поднял его за шиворот.

— Бегом. У тебя царапина.

Ротный Гладков с полминуты рассматривал смертельно раненного бойца. Дал команду санитару немного побыть возле него, а затем бегом догнать взвод. Санитар, один из дядек, ограниченно годных к военной службе, растерянно глянул на меня, затем на ротного.

— Не телись здесь. Ни к чему, — надевая варежки, сказал капитан. — Там ты нужнее будешь. Буканов, бегом!

Я догонял взвод, а в голове билась мысль: «Мы бросили раненого!» Санитару ясно намекнули: посидеть немного с обреченным человеком и тоже бежать вперед. Этот парень, действительно, умирает. Крови вытекло столько, что попади он на операционный стол прямо сейчас, вряд ли бы хирурги сумели что-то сделать.

Теперь рота бежала по открытому полю. На буграх снег сдуло, и в некоторых местах люди проваливались по пояс. Мины стали падать гуще, потом издалека застучал пулемет. День был пасмурный, и трассеры виднелись отчетливо. Пока расстояние рассеивало пули, но метров через двести огонь уже стал прицельным.

Люди падали один за другим. Многие прятались, зная, что впереди смерть. Звук немецкого пулемета был рычащим. «Машингевер» словно захлебывался от собственной скорострельности, но не захлебнулся. Это был знаменитый МГ-42, выпускавший двенадцать пуль в секунду. Очереди, идущие кучно, находили новые жертвы. Атака замедлилась. Офицеры и сержанты поднимали мелкие группы, но те, пробежав с десяток метров, снова падали в снег.

Деревня, где шел основной бой, находилась от нас по-прежнему далеко. Мы уткнулись в снег возле выселок: каменный, наполовину разваленный дом, две сгоревшие хаты, срубы колодцев, кирпичные печи. Мест, где фрицы могли укрыться, вполне хватало. Гладков приказал открыть огонь из обоих «максимов», стараясь в первую очередь погасить огонь немецкого пулемета из каменных развалин.

Дружный треск «максимов» помог роте продвинуться еще на сотню метров, а затем бойцы намертво застряли среди кочек и глубокой, пробитой еще осенью дорожной колеи. Миной перевернуло и отбросило один из наших станкачей. Расчет слишком увлекся и вовремя не сменил позицию. Мина ударила с недолетом, изорвала кожух, погнула ствол и контузила расчет. Но этим ребятам еще повезло. Поднявшийся по команде сержант и двое бойцов угодили под очередь, и свалились все трое.

Один кое-как уполз в колею, а двое ворочались в окрашенном кровью сугробе. Немцы добивали их торопливо, с непонятной мне яростью. Из пулеметов, винтовок, автоматов, вырывая пулями клочья тел и одежды. Словно хотели показать остальным — то же самое будет со всеми вами. Расчет второго «максима» прятался за пригорком, стреляя длинными очередями невесть куда. Ручные «Дегтяревы» действовали более четко, но расстояние для них было великовато. Все же пули, крошившие камень полуразрушенного дома, заставили немецкий расчет перебраться в другое место.

Меня позвал Гладков. Когда я плюхнулся рядом с ним, там лежал его ординарец Мишка, парень лет семнадцати. Оба курили командирские папиросы. Угостили меня. Со стороны деревни в нашу сторону взлетела красная ракета.

— Наверное, пятая или шестая по счету, — сказал Гладков. — Торопят.

К нам присоединился взводный Иванцов. Возбужденный, тоже курил и обругал пулеметчиков:

— Глянь, Алексеич, что творят! Куда попадя шпарят, — он высунулся из снежной ямы и крикнул: — Эй, «максимы», кончай пальбу по воронам.

Меня не удивило, что младший лейтенант Иванцов, несмотря на большую разницу в званиях и возрасте, даже не будучи заместителем ротного командира, обращается к нему на «ты» и самовольно дал приказ расчету «максима» прекратить стрельбу Капитан просто не обратил внимания на эти мелочи, морща лоб и рассматривая в бинокль местность впереди. Позвал Антона Чепелева.

— Торопят, мать их, — повторил командир роты. — Надо подниматься, належались. Перебежками, не останавливаясь. Все «Дегтяревы» в цепь, и вести непрерывный огонь. Ты, Буканов, вроде инструктором был?

— Так точно.

— Из «максима» стрелять умеешь?

— Умею.

— Заткнешь этот МГ-42. Знаешь такую штуку?

— Еще нет.

— Узнаешь. Будь осторожнее. Скорострельность тысяча двести выстрелов в минуту плюс оптика.

— Кто взвод поведет?

— Найдем, — влез Иванцов. — А ты покажешь, чем в Ташкенте полтора года занимался. Урюк с пловом жрал или чему-то учился.

Чувствуя, что вспыхнет ссора, Гладков резко оборвал Иванцова и отправил в свой взвод. Я пополз к «максиму», который парил горячим кожухом. Расчет набивал ленты. Сержант с темно-рыжими кудрями доложил, что в наличии имеется восемь лент, частично набитых, и семьсот патронов в запасе.