Кольцо великого магистра - Константин Бадигин Страница 6

Глухой ночью лодья» Петр из Новгорода» медленно приближалась к песчаным берегам Жемайтии. На желтоватой замшевой коже единственного паруса, оставленного на мачтах, темнели изображения двух медведей, поднявшихся на задние лапы. На палубе не было видно огней.

Люди в темноте готовили к спуску большой карбас для вывоза товаров на берег, отвязывали якорь, прощупывали руками якорный канат. На носу лодьи широкоплечий мореход Анцифер Туголук бросал в море грузило и выкрикивал глубину.

Кормщик Алексей Копыто, ухватив в кулак небольшую бородку, упрямо торчавшую вперед, напряженно вглядывался в темноту. Дружинники жались от ночного холода, а он взмок, рубашка прилипла к телу. В этих местах ошибиться нельзя — пропадешь. Больше ста лет пытаются рыцари захватить Жемайтию, но все еще огромным клином она выпирает до самого моря. Здесь выход к морю, здесь Паланга и священный храм богини Прауримы. Капелланы орденских церквей молят бога о победе. Его святейшество папа благословляет крестовые походы, и тысячи рыцарей и наемных солдат находят свою смерть среди литовских болот и лесов. А победы все нет.

Впереди что-то мелькнуло. Кормщик протер глаза. Нет, ему не померещилось: три красноватые точки. Это костры на берегу, условный знак. Он перекрестился и вздохнул с облегчением.

— Костры видишь, Андрейша? — спросил Алексей Копыто. — Левее смотри, — и вытер шапкой запотевшую лысину.

— Вижу! — радостно вскрикнул рулевой. — Два костра вместе, а третий чуть левее.

— Вот и держи на них, теперь немного осталось.

Мореход повернул руль. За бортом зашумела вода, лодья изменила направление.

Кормщик Копыто опять умолк. Он присматривался, прислушивался, принюхивался, словно зверь, выслеживающий добычу. В темноте чуть заметно сверкали огоньки костров. Шелестел прибой, с берега доносился смолистый запах дыма. Где-то далеко пролаяла собака.

Плавно покачиваясь на волне, лодья продолжала двигаться к невидимому берегу.

Путь мореходов был труден. Он начался от стен Ладожской крепости, могучей русской твердыни на Волхове. Погоды выдались грозные, весь путь море шумело и бурлило. Встречные ветры изорвали на лодье большой парус, волной смыло за борт несколько бочек солонины, умер дружинник Сухой Нос…

— Отдавай якорь, ребята, тихо. Смотри, чтоб не бултыхнул, — вполголоса распоряжался Алексей Копыто, появившись на носу лодьи.

Якорь тихо ушел в воду. Зацепившись острой якорной лапой за песчаное дно, лодья остановилась.

Трудности, казалось, остались позади, но морщины на лбу кормщика не разошлись. Ухватив, по привычке, бороду в кулак, он по-прежнему не спускал глаз ни с берега, ни с моря. Наконец его чуткое ухо уловило тихие всплески воды. Вглядываясь в темноту, он до боли сжал руками поручень. Поднявшийся с берега ветер стал разносить плотные облака, нависавшие над морем, в просветах показалась луна. В бледном свете возникла большая, длинная лодка, идущая на веслах. На ней то показывали, то прятали зажженный фонарь. Это условный знак — свои. У кормщика сразу отлегло от сердца. Лодка бесшумно прислонилась к борту «Петра из Новгорода». Два палангских кунигаса проворно поднялись на палубу.

Бояре были в меховых высоких шапках, в дорогих кафтанах, с короткими мечами у пояса. Боярин Васса, худой, с ввалившимися щеками и бледным лицом, и боярин Видимунд, с золотой цепью на груди, обросший седой бородой по самые глаза. Старик держал в руках длинный посох с бронзовым петухом на верхнем конце.

Видимунд подошел к кормщику и обнял его.

— Ты привез нам оружие, Алекса? — спросил он.

— Как договорились, боярин, — ответил кормщик, — мечи, наконечники копий и ножи. Кольчуги и шлемы тоже лежат в трюме.

— Спасибо тебе, Алекса, — ответил боярин Видимунд, — ты привез оружие как раз вовремя. Мы два раза по пять дней ждем тебя, Алекса, каждую ночь зажигаем костры. Мои люди стерегли лодью по всему берегу.

Дружинники вытащили из трюма тяжелую связку длинных мечей и несколько кольчуг. Веревка не выдержала тяжести и разорвалась, мечи с грозным звоном рассыпались по палубе.

Глаза старика заблестели. С радостным воплем он бросился к оружию.

— Пойди сюда, Васса! — крикнул он своему спутнику.

Подняв с палубы меч, старик с неожиданной силой и проворством стал рассекать им воздух. А Васса молча схватил стальную кольчугу и быстро натянул на себя. Его бледное лицо покрылось румянцем.

Увидев в трюме много оружия и боевых доспехов, Видимунд опять бросился обнимать кормщика.

Отважной Жемайтии приходилось воевать с открытой грудью, дубинками и бронзовыми мечами против закованных в броню и хорошо вооруженных рыцарей.

— Латинский папа, — вздохнув, сказал старый кунигас, — пишет на телячьей коже всем народам, что бог не позволяет продавать жемайтам мечи и кольчуги. Ты не боишься, Алекса?

— Мы, новгородцы, плюем на латинского папу, — отозвался кормщик. — С кем хотим, с тем и торгуем. Мечи и кольчуги сделаны лучшими мастерами, — добавил он с гордостью. — Против такого меча папская бронь не устоит.

Видимунд хлопнул три раза в ладоши. Из лодки вылезли двое жемайтов и принялись поднимать на палубу лодьи тяжелые рогожные мешки.

— Янтарь собирали в Пруссии, — сказал старый боярин. — Месяц назад двух наших рыбаков береговой староста повесил, их тела и сейчас раскачивает ветер. Алчные рыцари, — с презрением продолжал он, — они хотят купить весь наш янтарь за щепотку соли! Орденские мастера делают из него святые четки и продают на вес золота. А если прусс или литовец поднимет на берегу маленький кусочек янтаря, чтобы сделать амулет от простуды или от болей в желудке, его ждет позорная смерть. Но разве может уследить за всем орденский староста?