На танке через ад. Немецкий танкист на Восточном фронте - Михаэль Брюннер Страница 5

После снегопада танки в Бриндизи снова погрузили на платформы, чтобы отправить в Неаполь.

На следующий день шел снег. После этого итальянцы — наши союзники — во время войны устроили забастовку и отказывались грузить наши танки на корабль. Поэтому мы вынуждены были снова погрузить их на поезд и ехать поперек Италии в Неаполь. Это нам пришлось по вкусу, потому что в результате поездки мы побывали в Неаполе, чтобы понять смысл выражения «увидеть Неаполь и умереть» (но желательно все же в глубокой старости).

В Неаполе мы жили в гостинице у вокзала. Наконец-то мы смогли поспать в настоящей постели. Так у нас очень быстро появилось чувство, что лучшего во время войны и желать нельзя. Поскольку в последующие дни нам было нечего делать, мы поехали на Везувий и побывали в Помпеях, где я в оригинале увидел голову Януса, о котором читал в своей латинской книжке «Ludus Latinus» (латинские шутки).

Особое впечатление осталось от фрески, на которой был изображен мужчина, взвешивавший свой член, имевший вид большой рыбы, на чаше весов, а на другой чаше было золото. Из любопытства мы доверились официальному экскурсоводу, обещавшему нам показать эротические сцены, поэтому нам удалось посмотреть ниши, где «женщина гасит свечу». Женщины и эротика всегда были самыми главными темами. Так, мы в Неаполе побывали в солдатском борделе, одном из тех, что командование Вермахта устраивало на перевалочных пунктах. Сначала мы подумали, что попали в кафе но потом быстро заметили разницу. Наш унтер-офицер пообещал нам особое шоу с проституткой. Одному из солдат оплатили номер, а мы могли подсматривать за актом. Но в таких условиях у парнишки ничего не получилось, поэтому унтер-офицер выгнал всех из комнаты и сам завершил дело. С любопытством нам удалось подсмотреть прелюдию, но не сам акт. Большинство солдат моего возраста были еще слишком молоды, чтобы получить что-то от посещения такого кафе. Такие посещения подразумевали определенную иерархию, отличную от военной. У рекрутов и молодых солдат, как правило, не было сексуального опыта. Поэтому более зрелый в нем их превосходил. Мы заслушивались, когда он рассказывал об отношениях с женщинами, сексуальных переживаниях и практиках. Непросвещенными мы покинули школу и родительский дом. Теперь мы ежедневно хотели слушать рассказы на «тему № 1» и собирать опыт. И не только участвовать в разговоре, но и наконец наверстать упущенное, заняться этим самим. С другой стороны, мы очень боялись заразиться и опозориться. За заражение триппером полагались 21 сутки ареста, и это очень пугало.

Сопровождающая команда из Загана слонялась по Неаполю 10 дней. Город нам очень понравился. Там же я сделал несколько фотографий, в том числе, несмотря на запрет, в порту. Конечно же, счастливые деньки быстро подошли к концу. Мы получили африканскую форму, чтобы сопровождать танки в Африку, и, как говорили нам сначала, остаться в боевых частях. Но потом последовал вопрос: действительно ли мы хотим в Африку или нам лучше вернуться в Заган? Офицер должен был его задать! Один из нас поехал в Африку, остальные отправились обратно в Заган. Позже я повстречался с солдатом, захотевшим отправиться в Африку. Он рассказал, что их пароход, груженный танками, еще в Неаполитанском заливе был потоплен торпедой. И хотя мой знакомый смог выплыть, у него было сильно обожжено лицо.

В обратный путь в Заган каждый из нас вез по громоздкому деревянному ящику всяких покупок. В моем ящике были две шелковые рубахи, которые я купил в специализированном магазине товаров для мужчин. Там, несмотря на войну, были представлены коллекции вполне мирного времени. Мы ехали на скором поезде для отпускников (SF 568), который отправлялся из Неаполя ежедневно в 7.54, а на следующий день, в 16.58, прибывал на Ангальтский вокзал в Берлин. Поезд шел через Рим, но выходить там было запрещено, потому что он был закрытым городом для проезжающих военнослужащих. Затем был Мюнхен. А потом с многочисленными пересадками мы с нашими ящиками добрались до Загана, где от вокзала прошли, как обычно, сорок пять минут пешком до Дахбергской казармы. Ящики мы везли на тележке.

В свободное время я мог в Заганском теннисном клубе играть в теннис с солдатами и офицерами, и прежде всего с членами этого клуба. Таким образом, я познакомился с некоторыми уважаемыми людьми этого города. И почти как в мирное время, последовали приглашения. 12–13 сентября 1942 года даже состоялось соревнование Заганского и Котбусского теннисных клубов. Смешанная команда отправилась в Котбус, причем под смешанной понимались не смешанные двойки (дамы и господа), а мужская команда: она состояла из офицеров, унтер-офицеров, танкистов и гражданских. Я был влюблен в свою партнершу по теннису. Однако я вынужден был признать, что «маленький ефрейтор» на размер меньше. Когда я в 1944 году на короткое время оказался в Загане, повстречаться мне с ней так и не удалось. Хорошенькая

Анита работала в фотомагазине и снабжала меня черно-белыми и цветными (обратимыми) пленками.

У одного из членов клуба была очень большая коллекция грампластинок, и у меня была возможность слушать музыку. И после войны много говорили о том, что некоторые музыканты и дирижеры, как, например, Фуртвенглер, пошли на службу к нацистам и что они виновны в том, что роковым образом вдохновляли многих немцев на войну. В то время не так много народа могло присутствовать на концертах, телевидения не было, да и радиоприемники были у немногих. Проигрыватели и пластинки были редкостью. Тем, кто воевал на фронте, невозможно было и представить, что можно было черпать вдохновение на подвиг в Бетховене Фуртвенглера или монументальной пластике Брекера («Товарищи, или Возмездие»). Не говоря уже о том, что они шли в бой под влиянием музыки или искусства. Во время боя мысль была только об одном — выжить. Редко кто из солдат, которых я знал, интересовался классической музыкой. По-другому дело обстояло с прусскими военными маршами. С военной музыкой было связано нечто военное, бравурное, победное и праздничное. И у среднего немца она пробуждала воспоминания о кайзеровских временах, эпохе блеска. Когда я был солдатом, то с удовольствием под звуки марша шел за военным оркестром по городку. Что было, то было.

Интересы солдата были прикованы к еде — у всех было постоянное чувство голода — и, по возможности к женщинам. Он хотел отдохнуть и как можно чаще ездить в отпуск. В целом все подчинялось инстинктам: нажраться, напиться и овладеть женщиной. Заботы о воспитании в Вермахте не было. Хотя за счет Вермахта и приобретались книги, которые должны были служить воспитанию и образованию, их никто не читал. Совсем другие мотивы всегда имели влияние на поведение каждого в бою: участие в нем с одной целью — получить орден или другую награду. С орденом на груди можно было любому зримо доказать, что ты храбро дрался. У меня были командиры, которые глаз не могли сомкнуть до того, пока не подобьют определенное количество вражеских танков, которые обеспечат им Железный крест, а потом они стремились к Рыцарскому кресту.

Но вернемся к главному интересу солдат — к еде. В письме матери от 1.10.1941 года из Загана я писал: «По утрам я съедаю только два кусочка хлеба, так как больше нет. В день полагается 500 граммов хлеба. В обед я съедаю столько, сколько в меня влезает, то есть 10–15 картофелин. И, несмотря на это, уже через десять минут я голоден и мне хочется съесть еще кусок хлеба. Но в таком городе, как Заган, где столько военных, едва ли можно достать еду без карточек. По воскресеньям в кафе можно увидеть меню с двумя-тремя вычеркнутыми блюдами. А когда хочешь съесть что-нибудь особенное, то в 10.15 надо уже сидеть на месте». Такие заботы были лейтмотивом моих писем. Вместе с этим я часто просил прислать мне денег, чтобы в кафе я мог заказать себе что-нибудь съестное. И наоборот, не было никакого дефицита сигарет, особенно марок NL, JUNO, и предметов туалета, например одеколона или зубной пасты.