В последнюю очередь - Анатолий Степанов Страница 47

Оголец теперь уже без принуждения вытянул руки по швам. Алик коротко ударил его в солнечное сплетение. Оголец потерял дыхание и осел на пол. Алик приказал тому, что с ножом:

― Иди сюда.

Бандит ощерился, вытянул руку с ножом: пугал. Был он тщедушен, в солдатском ватном полупальто.

― Тогда я к тебе иду, ― процедил Алик.

Громадный, решительный, только что отключивший главаря, он надвигался неотвратимо, как танк.

― Не подходи, падло! ― взвизгнул бандит, потом метнул нож. Алик ждал этого ― уклонился. Он сблизился с бандитом и обработал его, как грушу на тренировке. И этот лег.

― Гони к Красносельской и на перекрестке остановись, ― приказал Алик вагоновожатому.

Трамвай помчался. Алик шел по вагону и искал пистолет. Девушка, сидевшая рядом с кондукторшей, попыталась улыбнуться ему и сказала:

― Он под лавкой.

Он наклонился и достал из-под сиденья пистолет. Бандит лежал рядом и он рассмотрел его, хотя рассматривать было почти нечего. Обработанное им лицо на глазах деформировалось. Но вроде дышал. Третий лежал неподвижно. Что с ним было ― неизвестно.

Завизжав на повороте, трамвай помчался по Ольховке. Пассажиры сидели смирно ― не знали, что делать.

В животе была пустота, колени ходили. Алик присел на скамейку. Подъезжали. Впереди светился вход в метро "Красносельская". На перекрестке трамвай резко остановился. Кондукторша кинулась к двери и как Соловей-разбойник засвистела в положенный ей милицейский свисток. Цепляясь за сиденье, с пола поднимался оголец. Алик встал и тихо сказал, индифферентно глядя в сторону:

― Беги дурак. Сумку только оставь.

Оголец разжал пальцы и незаметно уронил на пол самодельную тряпичную сумку, в которую он собирал добычу. Кондукторша продолжала яростно свистеть. Оголец подбежал к дверям, оттолкнул кондукторшу, спрыгнул с подножки и от ужаса зигзагами побежал, побежал к угловому дому, к арке у булочной, выходящей к путям Казанской железной дороги.

― Стой, бандюга! Стой, ворюга! Стрелять буду!!! ― прекратив свистеть, заорала кондукторша. Оголец продолжал бежать. Тогда кондукторша повернулась к Алику и приказала: ― Стреляй в него! Чего стоишь?!

Алик заставил себя усмехнуться, подбросил на ладони тяжелый пистолет и вдруг понял, что у него дьявольски болит кисть правой руки. Выбил пальцы, большой и указательный. Первый раз бил с такой силой без боксерских перчаток.

― Эх ты! ― осудила кондукторша.

В трамвай влез милицейский старшина, посмотрел на одного лежащего, на второго и осведомился официально:

― Что здесь происходит, граждане?

― Произошло, ― поправил его Алик.

Он с трудом ― болели руки ― открыл входную дверь своим ключом и, стараясь особенно не шуметь, стараясь особенно не испачкать чисто вымытый коридорный коммунальный пол, на цыпочках пошел к своей комнате. Все-то он делал тихо-тихо, но в дверях комнаты стояла Варя в халате и смотрела на него. Пропустив Алика в комнату и закрыв за ним дверь, Варя бесстрастным шепотом поинтересовалась:

― Ты где был?

В маленькой кровати, разметавшись, спала Нюшка. Рот ее был раскрыт и издавал негромкие нежные звуки.

― Да понимаешь, Андрею из Еревана коньяку прислали. Какого-то особенного. Позвал попробовать. Ну и напробовались.

― О господи! ― сказала Варя.

На этот раз Иванюка-младшего вели вплотную, не стесняясь. Без пяти двенадцать дружно вышли из метро "Калужская" и стали прогуливаться. Прогуляли минут десять. Надоело. Зашли в знаменитую своей воблой пивную, подождали, пока Иванюк-младший удовлетворит свою неизбывную тягу к бочковому пиву.

Потом опять гуляли. Гуляли по Житной, прошлись мимо книгофабрики Ханжонкова, мимо кинотеатра "Буревестник". Доходили до метро "Серпуховская". Потом опять возвращались к "Калужской".

Не давали ногам покоя до часу дня. Стало ясно, что Цыган не придет. Тогда Сергей Ларионов распустил команду по домам.

Андрей жег "Лайф". Он рвал тугую меловую бумагу и по кусочкам жег в пепельнице. Алик сидел на диване и давал советы, потому что буржуйская толстая и сверкающая бумага горела плохо. Дверь их комнаты была закрыта на ключ, и поэтому Андрей занимался этим делом безбоязненно. Он жег "Лайф" и говорил:

― Два года срок немалый. Чего мы добились? Ничего. Редакционные дамочки называют нас мальчиками, а главный ― нигилистами. В определении тематической политики газеты мы не играем никакой роли. По-прежнему, всем вертят старики, живущие прошлым. Они наверху и всячески стараются задавить все новое, все правдивое, все свежее, чтобы остаться наверху. Пора нам начинать атаку на них.

― Подари мне обложку, Андрей. Я кусок с заглавием отрежу, а Грейс Келли под стекло положу. ― Алик любовно рассматривал соблазнительный бюст цветной хорошо обнаженной талантливой артистки.

― Алик, тебя тут один товарищ ищет! ― крикнула из-за двери секретарша Маша. Алик пошел открывать.

― Подожди. ― Андрей спешно вытер следы и, получив подтверждение своей мысли в машкином крике, продолжил: ― Почему Алик? Почему Андрюша? До каких лет? И какое право имеет Машка обращаться к нам на амикошонское "ты"?

― Готов? ― спросил Алик.

― Готов ― Андрей сдул остатки пепла со стекла. ― Открывай.

Они устроились на скамейке у Чистых прудов. Алик длинно плюнул в воду с остатками льда похмельной слюной и спросил у Владлена:

― Ну и что ты теперь, после демобилизации, собираешься делать?

― Собираюсь с тобой посоветоваться, ― ответил Владлен.

― Нашел советчика. Я сам себе не знаю, что посоветовать.

― Другому легче, Алик.

― Пожалуй. Что ж, излагай варианты.

― Предлагаю ГВФ. Курсы годичные, и ― вторым пилотом.

― Что думать-то? Твое дело, твоя профессия.

― Надоело.

― Надоело летать?

― И летать. А главное ― подчиняться.

― Командовать, значит, хочешь.

― Обосноваться для начала хочу на перспективном месте.

― Пока, ― догадался Алик. ― А командовать ― потом.

Посмеялись. Владлен глянул на Алика, приступил осторожно:

― А если к вам, в газету?

― Прямо вот так, сразу? А что ты умеешь?

― Во-первых, кое-что умею, публиковался в "Красной звезде". А во-вторых, что я, хуже тебя?