Зима мира - Кен Фоллетт Страница 46

I

Был солнечный субботний майский день 1936 года, и Ллойд Уильямс заканчивал второй курс в Кембридже, когда меж белых зданий и прямоугольных дворов древнего университета поднял свою злобную голову фашизм.

Ллойд учился в колледже Эммануэля – который называли «Эмма» – на курсе современных языков. Он изучал немецкий и французский, но немецкий ему нравился больше. Он с головой уходил в прекрасную немецкую литературу, читая Гете, Шиллера, Гейне и Томаса Манна, но время от времени отрывал взгляд от стола в тишине библиотеки и с болью наблюдал, как нынешняя Германия погружается в пучину варварства.

Потом местная ячейка Британского союза фашистов объявила, что их лидер, сэр Освальд Мосли, выступит с речью на собрании фашистов в Кембридже. Эта новость заставила Ллойда вспомнить Берлин три года назад. Он снова увидел, как бандиты в коричневых рубашках громят редакцию журнала Мод фон Ульрих; снова услышал скрежещущий, полный ненависти голос Гитлера, когда тот стоял перед парламентом, поливая презрением демократию; вновь содрогнулся, вспоминая окровавленные пасти собак, рвущих тело Йорга с надетым на голову ведром.

Сейчас Ллойд стоял на платформе кембриджского железнодорожного вокзала, встречая маму, которая должна была приехать лондонским поездом. С ним была его приятельница Руби Картер, активистка местной ячейки партии лейбористов. Она помогла ему организовать сегодняшнее собрание на тему «Правда о фашизме». На нем должна была выступать мать Ллойда Этель Леквиз. Ее книга о Германии пользовалась большим успехом; на выборах в 1935 году она выставила свою кандидатуру, и ее избрали в парламент от Олдгейта.

Ллойд волновался перед собранием. В новую политическую партию Мосли вступило много тысяч человек, частично благодаря горячей поддержке «Дейли мэйл», запустившей скандальный лозунг «Ура чернорубашечникам!». Мосли был вдохновенный оратор. Вне всякого сомнения, сегодня они будут принимать в партию новых членов. Было жизненно необходимо, чтобы его соблазнительной лжи противостоял яркий маяк здравого смысла.

Руби, однако, оказалась болтушкой. Развлечениями в Кембридже она была недовольна.

– Как мне надоели здешние мальчишки! – говорила она. – У них одно на уме – пойти в паб и напиться.

Ллойда это удивило. Он думал, что Руби здесь ведет активную жизнь. Одежду она носила недорогую, но всегда тесноватую, облегающую ее пышные формы. Многие посчитали бы ее симпатичной, подумал он.

– А чем ты любишь заниматься? – спросил он. – Кроме организации собраний партии лейбористов.

– Ходить на танцы.

– Наверняка у тебя нет недостатка в желающих пригласить на танец. Ведь в нашем университете на одну девушку приходится двенадцать парней.

– Не хочу, чтобы мои слова показались обидными, но большинство университетских парней – гомики.

Ллойд знал, что в Кембридже учится много гомосексуалистов, но то, что об этом сказала она, было ему неприятно. Руби славилась своей резкостью, но это было слишком даже для нее. Он не представлял себе, что тут можно ответить, поэтому промолчал.

– Но ты же не такой, правда? – сказала Руби.

– Конечно, нет, не говори ерунды!

– Не обижайся. Ты такой красивый, что вполне мог оказаться голубым. Если бы не нос лепешкой.

Он рассмеялся.

– Вот это называется сомнительный комплимент!

– Но ведь так и есть. Ты похож на Дугласа Фэрбэнкса-младшего.

– Ну, спасибо. Но я не голубой.

– А девушка у тебя есть?

Это начинало выглядеть просто неприлично.

– Нет, на данный момент – нет. – Он демонстративно посмотрел на часы и вдаль – в ту сторону, откуда должен был прийти поезд.

– А почему?

– Потому что подходящую еще не встретил.

– Ах, большое спасибо. Конечно.

Он взглянул на нее. Она говорила полушутя, но он понял, что она приняла его слова на свой счет и ее это задело. Ему стало неловко.

– Я вовсе не хотел сказать…

– Хотел, но не важно. Вот и поезд.

Паровоз подъехал к перрону и остановился в клубах дыма. Из поезда начали выходить пассажиры: студенты в твидовых пиджаках, фермерские жены, собравшиеся за покупками, рабочие в плоских кепках. Ллойд всматривался в толпу, пытаясь разглядеть маму.

– Она должна была ехать в вагоне третьего класса, – сказал он. – Это дело принципа.

Руби сказала:

– Придешь ко мне на день рожденья? Мне исполняется двадцать один.

– Конечно.

– У моей подруги небольшая квартирка на Маркет-стрит и глухая хозяйка.

Ллойду не очень понравилось это приглашение, и он замешкался с ответом; тут появилась его мама, хорошенькая, как певчая птичка, в легком красном плаще и кокетливой шляпке. Она обняла Ллойда и поцеловала.

– Ты отлично выглядишь, мой милый! – сказала она. – Но на следующий учебный год я обязательно куплю тебе новый костюм.

– Да нет, мам, и этот хорош. – Он получал стипендию, которая покрывала плату за обучение и основные траты на жизнь, но костюмы сюда не входили. Когда он поступил в Кембридж, его мама залезла в свои сбережения и купила ему дневной твидовый костюм и вечерний для официальных приемов. Твидовый он носил каждый день уже два года, и это начинало сказываться. Он очень следил за своей внешностью и особое внимание уделял тому, чтобы каждый день быть в чистой белой рубашке, с идеально завязанным галстуком и сложенным белым платком в нагрудном кармане: должно быть, кто-то из предков был щеголем. Костюм всегда был тщательно отутюжен, но тем не менее выглядел несколько поношенным, и на самом деле он мечтал о новом, но ему не хотелось, чтобы мама тратила свои деньги.