Зима мира - Кен Фоллетт Страница 44

Она засмеялась.

– Спасибо, что ты отвлекаешь меня от проблем моей семьи.

Она впервые упомянула о произошедшем с ее отцом. Сам он не завел бы об этом речь, но, раз она это сделала, он сказал:

– Знаешь, мы все на вашей стороне. Никто не верит словам этой актрисы. Весь город понимает, что все подстроил этот гад Пешков, и все этим глубоко возмущены.

– Я знаю, – сказала она. – Но само это обвинение для моего отца – невыносимый позор. Я думаю, родители переедут во Флориду.

– Мне ужасно жаль.

– Мне тоже. А теперь – иди на бал.

– Может, и схожу.

Она проводила его до дверей.

– Можно поцеловать тебя на прощанье? – сказал он.

Она наклонилась к нему и поцеловала в губы. Этот поцелуй был совсем не такой, как тот, – но он интуитивно понял, что не надо сейчас притягивать ее к себе и прижиматься губами к ее губам. Это был нежный поцелуй, ее губы лишь на один сладкий миг коснулись его губ, мгновение – и все кончилось. Она отстранилась и открыла дверь.

– Спокойной ночи, – сказал Вуди, выходя.

– До свидания, – сказала Джоан.

VIII

Грег Пешков был влюблен.

Он знал, что Джеки Джейкс купил ему отец, чтобы он помог загнать в ловушку Дейва Рузрока, но, несмотря на это, он влюбился по-настоящему.

Он расстался с девственностью через несколько минут после возвращения из участка, и большую часть недели они провели в постели в «Риц-Карлтоне». Она сказала, что пользоваться предохранительными средствами не нужно, потому что «все схвачено». Он очень слабо себе представлял, что бы это значило, но верил ей на слово.

Он никогда в жизни не был так счастлив, он обожал ее – особенно когда она оставляла свой тон маленькой девочки и проявляла острый ум и убийственное чувство юмора. Она соглашалась, что соблазнила Грега по уговору с его отцом, но призналась, что невольно влюбилась в него. Ее настоящее имя было Мэйбел Джейкс, и хотя она врала, что ей девятнадцать, на самом деле ей едва исполнилось шестнадцать, она была всего на несколько месяцев старше Грега.

Лев обещал снять ее в фильме, но, по его словам, он все еще искал подходящую роль. Искусно подражая русскому акценту Льва, она сказала: «Однако я думаю, искать-то он ищет, но в лепешку не расшибается».

– Наверное, не так уж много ролей есть для негритянок, – сказал Грег.

– Я знаю, в результате все кончится тем, что мне придется закатывать глаза и говорить: «Да, господин». Бывают же в пьесах и фильмах африканцы – Клеопатра, Ганнибал, Отелло, – но их обычно играют белые актеры. – Ее отец – он уже умер – был профессором в негритянском колледже, и литературу она знала получше Грега. – В конце концов, почему негры должны играть только черных? Если Клеопатру может играть белая актриса, почему Джульетта не может быть черной?

– Зрителям это показалось бы странным.

– Зрители бы привыкли. Они ко всему привыкают. Разве Иисуса всегда играет еврей? Никому нет до этого дела.

Она права, подумал Грег, но все равно так никогда не будет.

Когда Лев объявил, что они возвращаются в Буффало, – как обычно, в последнюю минуту, – Грег пришел в отчаяние. Он спросил отца, нельзя ли взять в Буффало и Джеки, но Лев посмеялся и сказал: «Сын, ты же не срешь там, где ешь. Сможешь встречаться с ней, когда снова приедешь в Вашингтон».

Несмотря на это, Джеки приехала в Буффало на следующий же день после них и поселилась в дешевой квартирке возле Кэнал-стрит.

Следующие две недели Лев и Грег были заняты тем, что принимали дела «Театров Рузрок». В конце концов Дейв продал их за два миллиона, четверть того, что предлагалось с самого начала, и восхищение Грега отцом еще возросло. Джеки забрала заявление, намекнув при этом в газетах, что приняла денежное вознаграждение. Грег был потрясен бездушием и наглостью отца.

И у него была Джеки. Каждый вечер он говорил матери, что идет гулять с мальчишками, а на самом деле все свободное время проводил с Джеки. Он показывал ей город, устраивал пикники на берегу, ему даже удалось одолжить моторную лодку и повезти ее кататься. Никто не связывал ее с той девицей в банном халатике, выходящей из номера в «Риц-Карлтоне» на расплывчатой фотографии в газете. Но чаще всего они проводили теплые летние вечера, занимаясь сексом – жарко, исступленно, с упоением, путаясь в протертых простынях на узкой кровати в ее маленькой квартирке. Они решили, что поженятся сразу же, как только станут достаточно взрослыми.

Сегодня он решил повести ее на бал в яхт-клуб.

Достать билеты было невероятно трудно, но Грег подкупил школьного приятеля.

Он купил Джеки новое платье – розовое, атласное. Грег получал от матери немало денег на карманные расходы, да и отец то и дело баловал его пятидесятидолларовой купюрой, так что у него всегда имелось больше денег, чем было нужно.

В глубине души он чувствовал беспокойство. Джеки будет на балу единственной негритянкой, не разносящей напитки. Сама она очень не хотела идти, но Грег ее уговорил. Мальчишки будут ему завидовать, но старшие могут принять враждебно. Начнутся перешептывания… Но красота и обаяние Джеки должны преодолеть предрассудки, думал он. Кто сможет устоять перед ней? А если какой дурак напьется и нахамит ей, Грег ему на кулаках растолкует, как надо себя вести.

Размышляя об этом, он услышал, как мама ему говорит не вести себя как влюбленный осел. Но не может же человек всю жизнь жить по указке матери.

Он шел по Кэнал-стрит во фраке и белом галстуке, предвкушая, как увидит ее сейчас в новом платье, а может, опустившись на колено, приподнимет подол, чтобы взглянуть на трусики и пояс с резинками.

Он вошел в дом – это было старое здание, поделенное на отдельные квартиры. На лестнице лежал старый вытертый ковер, пахло жареными специями. Он вошел в квартиру, отперев дверь своим ключом.

Пусто.

Это было странно. Куда она могла пойти без него?

С замершим сердцем он открыл шкаф. Там одиноко висело розовое атласное платье. Остальной ее одежды не было.

– Не может быть! – сказал он вслух. Что могло случиться?

На шатком деревянном столе лежал конверт. Он взял его и увидел свое имя, написанное аккуратным почерком школьницы. Его охватил ужас.

Трясущимися руками он разорвал конверт и прочитал короткое письмо: