Над Тиссой. Горная весна. Дунайские ночи - Александр Авдеенко Страница 44

- Слесарь? - с деланным разочарованием проговорил Певчук. - Только и всего? А я думал, вы министры.

Не меньше.

- Будущие министры, папаша. Мы живем, сами знаете, в такое время, когда и черная кухарка должна уметь управлять государством. - Кларк оглянулся через плечо на машину. - Так как на счет водички, Тарас Кузьмич? Наша красавица пить захотела. Одолжите ведерко.

- Напоим вашу красавицу, не турбуйтесь. Куда же это вы прямуете, будущие министры?

- Да так, никуда. Катаемся. Совершаем туристское турне по Закарпатью. По случаю счастливого выигрыша.

- Какого такого выигрыша?

- Васек, расскажи папаше о пользе государственных займов, а я пока свое шоферское дело сделаю.

Кларк выпустил из мотора горячую воду, вытащил из колодца ведро холодной, заправил машину, закрыл капот и вернулся на крылечко под черепичным навесом. В его руках была белая булка, кольцо колбасы и бутылка водки.

- Ну, теперь в курсе нашего счастья, папаша? Вот тебе натуроплата за воду. Выпей за здоровье Ивана и Васыля и пожелай, чтобы еще одна наша облигация выиграла.

- Куда вам еще! - искренне позавидовал Певчук. - Двадцать пять тысяч!.. Да если бы на мою долю такое счастье хоть раз в жизни выпало, я бы…

- Интересно, - подхватил Кларк, - что бы вы сделали с таким капиталом?

- О, я бы по-хозяйски им распорядился!

- Ну-ну, как?

Тарас Кузьмич загнул большой палец:

- Перво-наперво я бы сменил старую корову. - Он загнул второй палец: - Потом бы одел во все новое, с ног до головы, первый раз в жизни, всю свою певческую голоштанную команду: Ивана та Петра, Марью та Галину, Явдоху та Степана, Миколу та Веру.

- Что это за певческая команда?

- Сыновья и дочери, бо-дай им. Их у меня восьмеро. И девятый не за горами.

- Вот это да! - с восхищением произнес Кларк. - Так вы, значит, не обыкновенный папаша, а папаша-герой!.. Ну, рассказывайте дальше, как бы вы распорядились капиталом?

- Купил бы приданое для девятого.

- Еще? - допытывался Кларк, и лукавая улыбка все больше и больше морщила его румяные губы.

- Справил бы свадьбу Галины.

- Еще?

- Всё! Нет, постой, не всё. Еще одну думку маю… - Тарас Кузьмич поскреб затылок. - Заказал бы я себе фамильные часы, такие точные, шоб у меня все машинисты проверяли время. И такие живучие, шоб они в наследство сынам достались. - Певчук перевел дыхание, застенчиво улыбнулся. - Вот, теперь всё.

- Н-да… - Кларк посмотрел на Василя Гойду и вдруг озорно подмигнул ему, шумно ударил себя по карману: - Эх, папаша, быть по-твоему, пусть все случится, как в той сказке! - Он вытащил пачку новеньких сторублевок и бросил ее на крылечко, к ногам путевого обходчика: - Смени корову. Сыграй свадьбу Галины. Одень с ног до головы свою певческую команду. Закажи фамильные часы. Будь здоров, капиталист! Да не болтай про наш подарок, а то нам, богачам на час, не отбиться от просителей.

Кларк похлопал по плечу ошалелого Певчука, схватил за руку Василя Гойду и, увлекая его за собой, побежал к машине. Через минуту «победа» скрылась за выступом скалы. Но звучный сигнал ее еще долго доносился сверху, где дорога петляла по склону гор.

Весь день рыскал Кларк по горному Закарпатью. Побывал на обдуваемом северным ветром плато Бескид. Обедал на перевале, в Воловце. Пил «квасну воду» из свалявских минеральных источников. Любовался разливом Тис-сы с высот, господствующих над городом Хуст. Погулял по главной улице верховинского Рахова. И всюду с ним неразлучно был Василь Гойда. Поздно вечером «пролетарские туристы», вконец измученные, вернулись в Явор. «Победа» остановилась на Железнодорожной. Молодой механик вышел из машины шатаясь.

- Нет, брат, я раздумал переквалифицироваться, - сказал он, прощаясь с Кларком. - На паровозе куда спокойнее.

Войдя в дом, Василь Гойда сбросил с себя притворную и настоящую усталость, сел за стол, раскрыл толстую тетрадь и подробно описал свое воскресное путешествие: где побывал со слесарем Белограем, чем тот интересовался, с кем и на какую тему разговаривал.

Рано утром, направляясь на работу в депо, Гойда зашел в городской отдел Министерства внутренних дел и попросил дежурного доложить о себе начальнику.

…Василь Гойда и Евгений Николаевич Зубавин давно, еще с партизанских времен, знали друг друга.

Летом 1944 года немцы блокировали в труднодоступном горном районе партизанский отряд, которым командовал Зубавин. Район лесистых Карпат Зубавин тогда только еще осваивал, и ему до крайности нужен был хороший проводник, чтобы вырваться из смертельного кольца. И как раз в тот день дозорные привели в ущелье, где скрывались партизаны, белобрысого подпаска, одетого в рваный кожушок и обутого в прохудившиеся горные постолы из сыромятной кожи. В руках у него была пастушья дудка - свирель. Когда у него стали допытываться, зачем он пробрался в расположение партизан, он сказал:

«А так, чтобы вы послушали мою дудку. Всё могу: и „Камаринскую“, и „Верховино, свитку ты наш“, и „Выходила на берег Катюша“, и „Кто ж его знает, чего он моргает“, и „Каховку“, и даже… „Интернационал“…»

Партизаны с удовольствием выслушали весь репертуар паренька и снова взялись за допрос. И когда этот разговор принял характер, далекий от шуток, пастушок солидным басом спросил:

«Кто у вас тут старший?»

Партизан в черной бурке и заячьем треухе выступил вперед:

«Говори».

Паренек смерил его с ног до головы недоверчивым взглядом и покачал головой:

«Нет! Я хочу говорить с самым старшим».

Его привели в шалаш, сделанный из еловых веток. Огромный вуйко, дядя, обросший страшной бородой Черномора, сидел на пеньке, держа карту на коленях. У его ног лежала овчарка.

Черномор разгладил пышную свою бороду, подмигнул автоматчикам.

«Что это вы за песенника привели, а? Откуда он взялся?… Ты кто такой?» - строго спросил командир.

«Я от Степана Грозного, - ответил пастух. - А вы Батя, да?»

Не дожидаясь ответа, он сел на землю и деловито начал вспарывать шов дерюжных штанов.

«Вот!» - Он протянул командиру тонкий рулончик бумаги.

Батя читал записку долго, внимательно, хотя там суть дела, как знал Василь, была изложена кратко и ясно рукою не менее знаменитого партизана, чем сам Батя: «Посылаю вам проводника. Выведет вас куда угодно, хоть на вершину Говерло».

«Так… - проговорил Черномор. - Ну-ка, хлопчик, приплынь до мене».

Василь вплотную приблизился к черной, пропахшей дымом костра бороде. Прямо, не мигая, смотрел он в глаза Бате и с улыбкой ждал, что будет дальше.

«Стоять ривно! - скомандовал командир. - Не колыхаться, як та хворостина в чистому поли. Вот как!» Он поцеловал оборванного партизанского посла. Мальчик смутился до слез, весь заалел.