Огни на равнине - Сёхэй Оока Страница 4
Огни на равнине - Сёхэй Оока читать онлайн бесплатно
Ознакомительный фрагмент
Кроме того, разве не предвидение гибели настолько обострило мое восприятие, что я смог уловить тайное предначертание и понять, что никогда больше не бродить мне по тропинкам загадочного филиппинского леса?
На родине, оказавшись в какой-нибудь глухомани, в непроходимых дебрях, мы никогда не испытываем изматывающего давления Странного и Неведомого, потому что в глубине души твердо верим: для нас всегда будет существовать возможность вернуться в данную точку пространства. А наше восприятие жизни? Не зиждется ли оно на изначально неверном представлении о том, что мы всегда, если захотим, сможем повторить то, что делаем в настоящий момент?
Я не испытывал ни малейшей грусти при мысли о своей неотвратимо приближавшейся смерти. Быть может, именно это предвидение усилило во мне способность наслаждаться природой, природой тропических Филиппин. Это произошло совсем недавно. Во мне словно что-то раскрылось, и я стал жадно вбирать в себя любое новое впечатление. Шагая по изумрудной лужайке перед манильским дворцом, я чувствовал, как из недр земли поднимается какая-то вибрирующая сила и вливается в меня через подошвы. Меня ослепляли огненно-красные соцветия бугенвиллеи, омытой внезапно налетевшим дождем. Алое, золотое, пунцовое небо на восходе и закате, лиловые вулканы, светло-розовые коралловые рифы в белой кипени волн, темно-зеленые леса на океанском побережье – все это наполняло мое сердце несказанной радостью, близкой к экстазу. О, я был благодарен судьбе! Перед смертью она даровала мне возможность увидеть и постичь красоту, безмерность и безграничность жизни. Ведь до сих а пор мое существование было не таким ярким, насыщенным, как мне бы того хотелось. Незадолго до своей кончины я обрел наконец-то радость и блаженство, ниспосланное мне судьбой. Да, судьбой! Или… Я бы сказал – Богом, если бы намеренно не избегал этого слова.
Мои мысли и чувства долго находились в смятении. Мне казалось, что зыбкое равновесие между мной, моей внутренней сущностью, и внешним миром нарушено. И вот все стало бесповоротно меняться. Процесс трансформации начался в те дни, когда меня отправили за океан воевать и убивать, а я внезапно осознал, что мне совершенно не хочется делать ни то ни другое.
Я был околдован, порабощен красотой Филиппинских островов. Экзальтированная восторженность свидетельствовала о моих явных психических отклонениях. Жизнь хорошего пехотинца чрезвычайно проста и прямолинейна, она сводится к самому необходимому. Этим определяется и отношение солдата к природе. При таком подходе небольшая ложбинка, впадина в земле превращается в убежище, куда можно залечь во время артобстрела, а роскошные зеленые луга и поля – в открытое пространство, опасную местность, которую надо пересекать короткими перебежками. Пехоту вечно перебрасывают с места на место в зависимости от стратегических планов и целей. Солдат теряет связь с природой, леса, холмы и реки становятся для него чем-то лишенным истинного значения. Ощущение нелепости всего происходящего ложится в основу существования солдата, становится источником его самоотверженности и героической беспечности. Но если страх, малодушие или склонность к самоанализу и рефлексии пробьют брешь в защитном панцире, то на поверхность поднимется нечто еще более бессмысленное для человека, полного жизни, – предчувствие смерти.
Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я медленно побрел вперед по тропе. Узкой полоской она тянулась параллельно пологому горному склону, нырявшему в лесную чащобу. По правую руку в просветах между деревьями я видел изумрудные холмы, позолоченные солнцем. Местами пуща редела, и подлесок, словно волшебная зеленая мантия, ниспадал к каменистой тропе. На вершине холма темнела вереница низкорослых деревьев. Они стояли рядком, точно шеренга солдат.
Я вышел из леса. Передо мной лежала долина. Песок, голыш, гравий и редкие пучки травы – высохшее русло; по всей поверхности разбросаны островки тростника, отливающего серебром в лучах жаркого солнца. Вдали, по самому краю долины, стальной проволокой вилась речка. А за ней высился холм, огромный, как гора Ёко в родном краю Тама. Темно-зеленый покров холма становился у берега светлее: здесь широкой полосой разрослись травы. Склон плавно спускался к долине, но потом неожиданно обрывался скалистым утесом, который, казалось, вонзился в пересохшее русло когда-то полноводной реки.
Черный столб дыма поднимался на фоне отвесной скалы.
Без сомнения, кто-то развел костер. По местной традиции в это время года костры горели по всей стране – после сбора урожая зерновых крестьяне предавали огню солому и плевел. С тех пор как наши войска заняли Филиппины, мы почти постоянно видели дрожащие огни далеких костров. Лишь эти огненные сполохи свидетельствовали о том, что местное население не покинуло родные места. Филиппинцы были повсюду, они окружали нас со всех сторон, стараясь никогда не попадаться нам на глаза.
Одной из задач японских дозорных было обнаружение подобных костров. По форме и цвету клубов дыма солдаты определяли, действительно ли горят солома и ботва, или же это партизаны таким примитивным способом подают условные знаки своим товарищам по оружию.
Пелена дыма, поднимавшегося над рекой, была густой и плотной. Мои сомнения отпали: горел настоящий костер. Кроме того, он пылал на открытой площадке, а зловещие сигнальные огни почти всегда вспыхивали в труднодоступных местах. Однако мысль подойти поближе повергла меня в ужас. Пусть костер был самым обыкновенным, но ведь это означало, что рядом с ним должен кто-то сидеть или стоять, и этот кто-то – наверняка филиппинец… а для нас все филиппинцы – враги.
В первый раз я пожалел, что отправился именно этим неизведанным маршрутом. Но передо мной расстилался скорбный путь, в конце которого ждала неминуемая смерть, и в такой ситуации возвращаться было нелепо.
Я осмотрел местность, скользнул взглядом по тропинке – она пересекала обширную долину и исчезала среди деревьев. Я видел контуры леса далеко впереди. Направо вставала стеной еще одна дремучая пуща, ни одна стежка не вилась у ее опушки. Из осторожности я решил не спускаться в долину, а двигаться в обход через чащобу. Мне казалось, я сумею выбраться на нужную мне тропу в конце долины.
Я медленно продирался вперед, расчищая себе штыком проход в густых зарослях тропических растений. Лианы цеплялись за одежду, ветвистые кусты преграждали мне путь. В тяжелых армейских башмаках нелегко было маршировать по лесу, ноги то и дело скользили и разъезжались на прелой листве, устилавшей тропу. Чтобы не сбиться с пути, я старался не выпускать из виду кромку леса. Свет, отраженный от песчаной поверхности долины, ярким потоком лился на дубраву, окрашивал кусты папоротника в изумрудный цвет.
Неожиданно я набрел на еле заметную стежку, убегавшую в глубь леса, зашагал по ней, вскоре вышел на открытую поляну и увидел небольшую хижину на коротких сваях. В двух шагах от нее стоял филиппинец. Он смотрел на меня широко открытыми глазами. Я остановился, навел на него винтовку и быстро огляделся по сторонам.
– Добрый день, господин, – заискивающе пролепетал филиппинец, застыв в раболепной позе.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии