Чистилище Сталинграда. Штрафники, снайперы, спецназ - Владимир Першанин Страница 4

– Успеем брюхо набить хоть на том, хоть на этом свете. А в бой лучше налегке идти.

Митрохин неплохо знал людей и нескольких человек в третьем взводе заменил. Опасался, что перебегут на сторону врага. Хотел забраковать и Межуева.

– Ни рыба ни мясо, – объяснил он Елхову.

Межуев спрятался за спину Ходырева. Его пугал непонятный ночной рейд, но еще больше боялся он утренней атаки.

– Пусть остается, – махнул рукой бывший капитан. – Парень сильный, винтовку крепко держит.

А Воронков произнес короткую речь, обращаясь к комсомольцам. Имелись ли среди штрафников члены партии, Борис не знал. По крайней мере никто свою принадлежность к партии не показывал.

– Рядовой Ходырев, я на вас надеюсь, – сказал в заключение Воронков. – Не подведете?

– Конечно, нет, товарищ старший политрук.

Вышли часа за полтора до рассвета. На северо-западе, там, где находился Сталинград, мерцали далекие сполохи. Здесь, в степи, было тихо, война давала знать о себе редкими пулеметными очередями и вспышками ракет. При бледном свете луны поблескивали белки глаз, выделялись выцветшие до белизны гимнастерки. Взвод шел нестройной кучкой, отделения смешались, бряцало оружие, котелки. Остановив людей, Елхов приказал сложить котелки на землю. Его послушались, команда была разумной.

Бывший комбат не питал иллюзий насчет высокого боевого духа временных подчиненных. В большинстве это были уставшие от войны люди, мало во что верившие. Он рассчитывал на лейтенанта Маневича, дисциплинированного, по-настоящему ненавидевшего немцев. Надежным казался ему Борис Ходырев и его приятель Иван Межуев. Уголовники Надым и Антоха вызывали враждебное недоверие. Он никогда бы не рискнул взять их в такое дело, но выбора не оставалось.

Рассвет еще не наступал, но звезды на восточной стороне неба теряли свою яркость. Немецких позиций видно не было. Здесь отсутствовала сплошная линия фронта, колючая проволока, широкие траншеи, да и тыла как такового не имелось. Небольшие вражеские части продвигались вперед, занимали господствующие высоты, выдавливая наши части на восток.

Сверкнула и погасла мгновенная вспышка. С секундным опозданием прилетели крик раненого человека и звук взрыва. Взвод дружно бросился на землю, а справа причитал человек, слышались еще крики, вспыхнули несколько ракет.

– Лежать, надо лежать, – бормотал Елхов. – Неужели обнаружили?

Однако взвод пока не заметили. На противопехотной мине подорвался перебежчик, двое других подняли руки и медленно шли к немецким окопам. С нашей стороны открыли огонь, завязалась перестрелка. Неожиданный переполох получился некстати, но он обнаружил прореху во вражеской обороне, куда торопливо втянулся взвод. Отчетливо слышались голоса, враг оказался совсем близко.

Взвод мгновенно преобразился. Это была уже не та беспорядочная толпа, гремевшая котелками и наступавшая друг другу на пятки. Тридцать человек, обозленных на свою судьбу, войну, проклятых фашистов, превратились в единый механизм. Еще недавно их гнали на убой, как скотину.

Многие задавались вопросом, для чего это нужно? Атака снизу вверх, прямо на пулеметы была обречена. Может, разведка боем? Неужели для этого надо гробить три сотни людей? Не виделось никакого просвета, сейчас появилась надежда. Наверняка кто-то выживет. А если придется подохнуть, то случится это в горячке боя. Не придется бежать тупым стадом, испытывая беспомощность и ужас неминуемой смерти.

Вперед выдвинулись те, кто считал себя смелым. Командиры отделений Маневич и Ходырев, уголовник Надым, а с ними их приятели и земляки.

– Без выстрелов, мужики, – негромко советовал Елхов. – Орать тоже не надо.

– Сделаем.

– Ну, сучье племя, держись.

Некоторые примкнули штыки. Надым примеривал в толстой руке саперную лопатку. Иван Межуев перебросил винтовку из руки в руку, он отслужил срочную до войны и был обучен штыковому бою. Борис Ходырев не имел дела с автоматами, забыл, в какую сторону передвигать предохранитель, но спрашивать не стал.

– Пошли, – подал последнюю команду Елхов.

Он сумел привести взвод в полной темноте в нужное место, теперь все зависело от бойцов. Несмотря на решительность, люди медлили. Подгоняя их, на склоне холма сверкнули вспышки пулеметных очередей. Борис, наконец, вспомнил, как действует предохранитель, и шагнул следом за Елховым. Кто-то выронил гранату, подобрал ее и больше не выпускал из руки.

Если третий взвод, сплоченный и злой, готовился к бою, то внизу дела обстояли не так благополучно.

Из штаба дивизии явились проверяющие: особист Иван Андреевич Стрижак и политработник. Вначале они не вмешивались, держались вполне дружелюбно. Спокойно, хоть и скептически, восприняли известие о третьем взводе, посланном в обход.

– Ну, ты полководец, Александр Кузьмич, – только и сказал особист.

Получилось так, что Стрижак принял деятельное участие в создании штрафной роты. Никто не представлял, как все будет выглядеть, штаты пришли временные. Решили, если речь идет о людях, преступивших закон (или воинские приказы), то не обойтись без особого отдела.

– Ваш взвод к немцам не забредет? Вот шутка получится, – сказал политработник, имевший звание полкового комиссара.

Никому такой исход шуткой не показался. Нынешним летом под Харьковом сдавались в плен штабы, не говоря о рядовых бойцах. Что мешает сдаться взводу штрафных бойцов? Капитан Митрохин все больше нервничал и жалел, что предпринял такую авантюру. Отвечать будет он, а политрук, как обычно, останется в стороне.

Жизнь никогда не баловала Александра Кузьмича. После нескольких лет сверхсрочной службы он закончил курсы командиров, получил взвод, а спустя долгое время – роту. За спиной посмеивались над его северной медлительностью (он был родом с Вологды) и малым образованием. Командир он был добросовестный, исполнительный, но начальство не видело в нем молодцеватости, готовности немедленно исполнить любой приказ.

Эти недостатки, а также неумение бодро рапортовать, поставили его в разряд неперспективных командиров. Карьера Александра Кузьмича не складывалась, сослуживцы командовали батальонами, некоторые шагнули выше. Митрохин являлся хорошим организатором, а в бою не прятался за чужие спины. Но двигать вверх его не собирались, в капитанах он ходил с тридцать девятого года. Предложение возглавить штрафную роту воспринял с недоверием.

Стрижак, занимавшийся комплектацией, нарисовал перед ним заманчивые перспективы. Права командира отдельной штрафной роты приравнивались к правам командира полка, один месяц службы шел за шесть. Не последнюю роль играло жалование, которое составляло со всеми надбавками полторы тысячи рублей. Александр Кузьмич не был слишком жадным до денег, но привыкший считать каждый рубль, прикинул, что даже за несколько месяцев сумеет скопить неплохую сумму. Кроме всего прочего, Митрохину пообещали майорское звание, которое на прежней должности не светило. Сейчас он проклинал себя за необдуманное решение. За час истребили половину роты, судьба остальных представлялась такой же мрачной.