Батальон крови - Виталий Лиходед Страница 36

— Так как же разобраться во всем этом?

— Это невозможно! Не дадут разобраться! Сталин — трус. Он боится каждого солдата и в каждом видит предателя — врага — «говорящую корову». Если все поймут кто он — его казнят страшно и безжалостно и он боится собственного разоблачения, перекрывает все это жестокостью. Террор может по-разному называться: порядок, дисциплина, идеи партии, но на самом деле все это болячка — рана нашей Родины. За Родину мы с тобой воюем, за тех, кто нас ждет, за родные места. А они пусть думают, что мы им верим. Я бы мог тебе рассказать, как до войны Сталин с Гитлером парады устраивали, договаривались, а фюрер понял сразу: если он не уничтожит Сталина, то сам погибнет. Ведь они, как волки одной крови, готовые всем глотки перегрызть.

— Но почему же он трус? В сорок первом не сбежал из Москвы?

— Наполеон был в Москве, но победить Россию не смог. Сталин знал с самого начала, понимал, что в его руках сила великого народа и какой-то шизофреник-Гитлер никогда не сможет победить нас. Конечно, наверное, его заслуга есть — в какой-то момент он смог навести порядок — запугать. Может быть это сработало и разбудило русского солдата, а может и нет — люди сами поняли, что серьезно драться надо. Но ты меня не слушай. А если хочешь понять эту систему — иди после войны в политическое училище. Если хоть одну жизнь после войны спасешь — считай, не зря учился. Честные люди везде честные. Есть только одна правда — жизнь. Если ты приговорил человека — убил его — все это ради зла. А если спас — значит, победил зло.

— Но, мы здесь убиваем людей?

— Это другое — война. А я тебе о мирной жизни. Выживешь, увидишь, как смерть продолжает забирать невиновных. Будь аккуратней и не перед кем не откровенничай. Самый верный друг, прижатый к стенке, может оговорить, чтобы спасти себя. Но это не его вина — он лишь крайний. Приговор выносится другими, а их слуги лишь четко исполняют его.

Комбат взял гитару и запел песню. Григорий понимал, что он поет о погибших белогвардейских офицерах и, не выдержав, спросил:

— А они тоже враги?

— Эти люди любили Родину, царя, и защищали свой отобранный мир — свою землю — свободу. От столетия к столетию Россия жила и побеждала, но никогда не воевала против себя. Они защищали Родину. У нее было много врагов. Все желали поставить ее на колени, но не смогли. Всегда находился один, которого не могли сломать. И в этом обыкновенном человеке жила русская душа, а в ней и вся Россия. И никто никогда не смог победить эту душу и добить последнего. На его место вставал другой и стоял до последнего вздоха.

До утра они говорили о правде. Все ее прятали, но здесь, в комнате радиста, все слова были честными. И если Григорий что-то и не понял, он все равно почувствовал правду душой. Теперь он стал по-другому вспоминать слова учителя-майора из учебки. Он говорил то же самое, но другими словами — предупреждал и учил, как выжить когда не стреляют.

После этого разговора бежать в атаку с именем Сталина как-то не хотелось, но комбат ясно объяснил, что кроме людей стоящих у власти есть еще народ: отцы, матери, братья, друзья и все это называлось Родина — любимый дом, река и камушки, о них так здорово он пел. Гриша вспоминал во время этой песни знакомые места, песок у реки на пляже и камушки. Он их всегда ловко пускал прыгать по воде. Этак бросит со всей силы и летит этот камень, чуть касаясь воды, прыгая по солнечной дорожке.

На рассвете фляжка была пуста, но Григорий не был пьян. Он вышел на улицу, покурил, вернулся и, увидев спящего в кресле комбата, лег на диван и уснул. В обед их поднял старшина. Он принес котелок с кашей. У кухни в этот день собралось столько народа, что пришлось бы ждать.

После подхода частей кухня превратилась в целое хозяйство. Пять котлов на колесах дымили с утра до поздней ночи. Егор был старшим над пятью поварятами — молодыми пацанами. Они не умели хорошо готовить и готовы были съесть в одиночку все, что наварили, но Егор умело руководил ребятами и постепенно откармливал их до нормального состояния кашевара. Еще ночью он наварил каши и утром накормил всех желающих. А к обеду оставшуюся еду разогрели, да еще наварили новой.

Киселев предложил Григорию поделиться, но радист отказался и сам дошел до кухни. Егор, как всегда, наложил ему самой вкусной, жирной каши с тушенкой и дал толстый кусок хлеба. Гриша поел, поблагодарил кашевара и вернулся в штаб. У самой двери столкнулся с Титовой. Девушка серьезным взглядом посмотрела ему в глаза и произнесла: «Спасибо». Григорий вспомнил, что передал ей икону. Он пожал плечами и, открыв дверь, ушел в штаб.

В этот день комбат впервые спросил о предстоящем празднике — подходил Новый год, но все настолько отвыкли от спокойной и мирной жизни, что не могли поверить в то, что им удастся отпраздновать его. Предыдущий Новый год Григорий был в дороге. Его призвали первого января сорок четвертого года, а тридцать первого вызвали из интерната. Гриша ни как не ожидал этого, ведь ему было всего семнадцать и именно в семнадцать в военкомате ему дали форму и звание рядового стрелка, каких на фронте было тысячи. Но после учебки, на фронте, все изменилось: и жизнь, и сам Григорий. Он не представлял, как это: встретить Новый год с друзьями, да еще и выпить за него. Он думал, что подарить Тане и как подготовиться к торжеству. Решил выменять у немцев колбасы и хорошего вина и подумать, как устроиться в какой-нибудь комнате, где он сможет встретиться с Татьяной, и вместе с ней выпить сладкого вина и поесть вкусной немецкой колбасы с хлебом и маслом.

Старшина тоже думал о празднике, как, впрочем, и все бойцы батальона. Они просили у него сухой паек за месяц вперед. Савчук понимал, что они все это променяют немцам, и выдавал понемногу. Ребята складывались и ходили к тем, кто еще не успел забить свой погреб русской и американской тушенкой. За последние две недели все воинские части и соединения бегали в поселок и что-то выменивали у местных жителей. Солдат было много и командиров тоже, но немцы очень расчетливые люди. Они могли отказать кому угодно, даже адъютанту генерала, но отказать тем, кто жил в их домах и первым пришел в поселок и не тронул жителей, не могли. Тем более, что почти всех бойцов из батальона местные знали. Особенно любили девушек из взвода Титовой и помогали им.

Перед Новым годом все девчонки крутили романы. Бедная Титова пыталась навести порядок, и даже обещала пожаловаться на них Киселеву, но изменить ничего не могла. Любовь Григория и тайной Татьяны была легендой в их взводе. Гриша многим радисткам нравился, но все они старались не мешать его тайной любви. Она оказалась такой заразной, что охватила всех. Некоторые девушки даже прятались от количества кавалеров. Без драк не обошлось. Узнав об этом, Киселев только раз сказал:

— Если из-за кого-то кто-то подерется, разбираться не стану, всех отправлю в тыл.

Все знали, что для него это проще простого, даже рапорт писать не надо. И поэтому все споры как бы прекратились, но поклонников меньше не стало.

Единственной девушкой без поклонника была Березкина. Она все это время служила при госпитале. Пару раз приходила перебинтовывать разведчика Сашку и несколько раз заходила к Грише. То, что он жил в штабе пугало ее. Не могла Юля ходить в гости, где рядом, над душой, стоял командир и все слышал. Она приглашала Григория к себе, и он пару раз с ребятами наведывался в госпиталь, где его друзья-солдаты знакомились с медсестрами и молодыми девушками-врачами. Но госпиталь жил своей жизнью, и ходить туда было нельзя. Молодые ребята нарушали эти правила. Их ловил главврач полковник Смирновский и заставлял что-то делать. Единственный, кто бегал в госпиталь до последнего был Яшка. Он раз двадцать попадался: переколол все дрова, отремонтировал столы и даже дважды вымыл полы, но от посещений не отказался. В госпитале служила девушка с его родины, из соседней деревни. Они не знали друг друга до войны, но у них было много общих друзей. Роман закружился сразу, и Яшка счастливый бегал к любимой, нарушая все правила.