Кровавое безумие Восточного фронта - Хельмут Нойенбуш Страница 31

«Россия 18.10.1942 г. (после прорыва из Демянского котла, или операции «Михаель»).

Дорогие родители!

В первых строках моего письма я хотел бы сердечно поблагодарить вас за ответ от 4.10.1942 г. Какая досада, что у меня постоянно меняются номера полевой почты, письма не поспевают за мной. Наверняка обозные все слопали. У меня совсем не осталось носков, они сгнивают прямо на ногах, потому что ноги вечно мокрые. Вместо портянок использую старое русское полотенце. Жду не дождусь посылочку с чем-нибудь вкусным. К чертям собачьим этот опостылевший голод. Приходится держать себя в руках, чтобы вообще не свихнуться от вечного голода и усталости. Днем и ночью то на пост; то на работы (обустройство позиций). Буду рад хоть корке хлеба, если пришлете. Вышлите, пожалуйста, в следующей посылке мои наручные часы, без них никак нельзя на посту. На посылке напишите: «в случае недоставки вернуть отправителю», чтобы ничего не пропало. Не сердитесь на меня, что я у вас столько всего сразу выклянчиваю. Но здесь действительно полнейшая нищета, это трудно себе представить, если сам не пережил. Два с половиной месяца я не стригся, лохмы отросли, как у девчонки. Скоро точно здесь окочурюсь».

Южнее озера Ильмень (Демянск)

Действующая армия, 23.12.1942 г.

Дорогой камрад Нойенбуш.

В предстоящем новом году рота желает Вам всего хорошего и скорейшего выздоровления.

Хайль Гитлер!

Лейтенант и командир роты Шварц.

4-й полк 22-й пулеметной роты.

Август—октябрь 1942 г.

Глава 6. Вторая переброска на север России в апреле 1943 г., теперь уже в качестве связного в роте самокатчиков 422-го пехотного полка, 126-й пехотной дивизии. Место дислокации: участок фронта к югу от озера Ильмень; прибытие в Утошкино 1.05.1943 г.

Почти все мои новые товарищи были родом из Восточной Пруссии и лучшими солдатами. Командиром нашей роты был обер-лейтенант Антон Малиновски, он был удостоен Золотого Немецкого креста. Командирами взводов — опытные фронтовики, обер-фельдфебели Борхерт, Шульц и Ляйзе, к сожалению, они погибли в последующих крупномасштабных оборонительных сражениях за Синявинские высоты. Мои новые товарищи во взводе роты были крепкими ребятами, типичными восточными пруссаками. Нас, двоих новых связных из Рейнской области, полушутя окрестили «полуфранцузами». На КП 422-го пехотного полка мы добрались 1 мая 1943 г., когда еще лежал снег, а температура не поднималась выше минус двух градусов.

Когда мы отъезжали из Херфорда, солдатские невесты и родственники втыкали в дверные щели вагонов букеты сирени. Нет нужды объяснять, каково было у нас настроение в этот холод и под грохот артогня. Нас тут же погнали на передовую, ожидалось, что нас там раскидают по подразделениям. Погода понемногу улучшалась, но и за это пришлось расплачиваться: участились атаки русских штурмовиков — Ил-2. Данная позиция считалась самой сложной и одной из первых по числу потерь. Располагалась она южнее озера Ильмень на полностью заболоченном участке под названием «Грушевая топь», именно так он и обозначался на картах. Здесь уже не было возможности прорыть траншеи или землянки. Так что все ДОСы и блиндажи были надземными. Приходилось тщательно маскировать их срубленными еловыми ветками, которые русские часто поджигали снарядами. Сообщение между отдельными боевыми постами осуществлялось только по специальным решеткам, да и они часто уничтожались огнем противника или утопали в трясине. Наши оборонительные позиции регулярно подвергались интенсивному артиллерийскому обстрелу. Опаснее всего были русские танки и противотанковые орудия. Они били по нашим сооружениям прямой наводкой. Пока у меня еще оставалась пленка, я делал снимки переднего края обороны. Отец подарил мне перед вторым отъездом малоформатный фотоаппарат, он помещался в кармане френча. Часть фотографий служат доказательством тому, насколько интенсивным был огонь русской артиллерии. От прежнего леса остались только жерди, оголенные обрубки стволов. По ту сторону позиции, в тылу русских лес так и оставался.

По нашим подсчетам, на участок нашей роты (100 м в поперечнике) обрушивалось до 280 мин в час. Одно преимущество имела эта заболоченная местность: не все мины разрывались. Зато это достоинство с лихвой возмещалось муками от комарья. Целые тучи комаров изводили нас круглые сутки, единственным утешением нам служило то, что и русским от них ничуть не легче. Мы вечно ходили с опухшими от многочисленных укусов кистями рук. Лицо мы защищали выданными нам специальными противомоскитными сетками, надеваемыми под каску. В ушах постоянно стояло пронзительное жужжание. Стоило только усесться справить нужду, как тебя атаковали мириады насекомых. Чего они органически не выносили, так это табачного дыма, поэтому мы постоянно дымили в наших блиндажах.

Так выглядела наша передовая на поросшем березами болоте юго-восточнее озера Ильмень летом 1943 года. Лес состоял только из оголенных стволов и обрубков деревьев — последствия почти постоянных артиллерийских и минометных обстрелов. На заднем плане различим командный пункт роты

Передвигаться в радиусе роты можно было только по уже упомянутым решеткам. Днем приходилось стремглав носиться по ним, чтобы противник не подстрелил тебя. Нередко решетки ломались, и тогда приходилось передвигаться по трясине. Ежедневно погибал или получал ранение кто-нибудь из наших, с наступлением темноты хоронили убитых, а раненых отправляли в госпиталь. Ужасно было видеть, как умирал наспех перевязанный тяжелораненый. Эти жуткие стоны и крики леденили душу, потом они прекращались. От страха и тоски избавлял глоток водки. А потом начинались извечные разговоры о смысле войны, мол, чистое безумие, что мы должны торчать здесь, в этой бескрайней России. Тяжелее всего приходилось как раз тем, у кого дома остались жены и дети. Но, несмотря ни на что, мы не теряли веры в лучшее. Страх смерти уже давно прошел. Если мы и боялись чего-нибудь по-настоящему, так это очередного артобстрела «иванов».

Самым старшим в нашей роте был участник еще Первой мировой войны, награжденный Железным крестом 1-й степени унтер-офицер Кунц, весельчак из Берлина. Он непременно желал быть рядом со своим сыном, служившим в пулеметном взводе. Обер-лейтенант Малиновски позаботился о том, чтобы унтер-офицера Кунца перевели в обоз. Браво, господин обер-лейтенант.

Однажды меня откомандировали на командный пункт дивизии на похороны погибших товарищей. При исполнении песен у открытых могил «Был у меня товарищ» и «Снимем каску, чтобы помолиться», я, старый фронтовик, растрогался. И вот с тех пор, стоит мне услышать эту песню, даже шестьдесят лет спустя, как она вновь заставляет меня переживать. На березовые кресты водрузили каски, я обратил внимание на разную величину дыр от осколков снарядов и пуль — безмолвное свидетельство трагической участи павших товарищей.

Что же у нас происходило по ночам? По шаткой деревянной решетке доставляли стройматериалы для дальнейшего оборудования и восстановления позиций, а также боеприпасы и продовольствие. Как связной, я по ночам бывал в транспортных группах. Особенно тяжело было перевозить бревна на передний край, где их укладывали саперы. В зависимости от размера и веса бревна для его переноски требовалось от 3 до 6 человек. Бревно обычно носили на правом или левом плече — вся группа на одном. При внезапной минометной атаке его можно было сразу бросить. Сами носильщики тут же падали на решетку или же в грязь, как придется. Путь был неблизким, и плечи ныли от напряжения, время от времени звучала команда сменить плечо. Если кто-то из носильщиков спотыкался и падал, это было чревато серьезными неприятностями, но, как правило, товарищи успевали подхватить бревно на лету.