Бронекатера Сталинграда. Волга в огне - Владимир Першанин Страница 3

Но сидеть и ничего не видеть было страшнее, чем получить случайную мину. Костя промолчал. Он считался уже бывалым моряком, не зря присвоили звание старшины второй статьи и поставили командовать зенитной установкой.

– Молодец все же капитан буксира, – подал голос помощник Федя Агеев. – Такую калошу сумел протащить. Назад, наверное, раненых повезут.

– Наверное, – рассеянно отозвался Костя.

Он продолжал внимательно следить за кромкой обрыва. Непонятный гул заставил его вцепиться в рукоятки и поднять стволы ДШК повыше. Этот звук он слышал уже не раз, но сейчас его глушили взрывы мин, громкие команды на берегу, какая-то шумная возня на палубе.

Крестообразные тени возникли из темноты, они шли бесшумно, а гул словно тянулся следом. И ракеты вспыхивали, как назло, где-то далеко, почти не освещая их участок. Это были самолеты. Но чьи – наши или немецкие? Какие-то секунды Костя колебался. Его подстегнул дружный крик, прокатившийся по берегу:

– Воздух!

– Фрицы летят!

Он нажал на гашетки, и трассы короткой очереди прошли с опозданием, тройка самолетов уходила прочь. Ступников уже разглядел торчавшие из-под корпусов шасси и угадал характерные силуэты «Юнкерсов-87» с изогнутыми, как у чаек, крыльями.

Быстро развернув башню, он пустил вслед длинную очередь. Цель исчезла. Костя, матерясь сквозь зубы, снова открыл огонь и увидел в свете ракеты блеснувший борт одного из «юнкерсов». До него было не так далеко, и Ступников не прекращал огня.

– Что там? Что? – кричал из-под ног помощник. – Я запасные ленты приготовил.

– Щас, – успел пробормотать Ступников, продолжая давить на гашетки.

Где-то поблизости шарахнуло так, что Костя выпустил рукоятки и, отброшенный ударом, стукнулся затылком о металл. Его спасла шапка, которую он надевал вместо каски. Но приложило крепко. Сиденье стояло боком, катер сильно накренился на правый борт, вверху что-то с треском лопнуло, но «Верный» уже выравнивался, шлепнувшись плоским днищем о воду.

В ушах гудело, где-то надсадно завывала сирена, вопили люди. За ногу дергал и пытался вылезти Агеев. Отпихнув его, Костя высунулся из люка. «Юнкерсы» сделали свое дело. Бомба разнесла кормовую часть баржи. Веером, словно десятки разведенных пальцев, торчали толстые доски обшивки. Баржа медленно погружалась в воду. Бойцы, не успевшие высадиться, лезли густой рыже-серой массой к носу, звали на помощь раненые, барахтавшиеся в воде. Причал раскололо другой бомбой, и там что-то чадно горело.

Немецкие минометчики почуяли добычу и сосредоточили огонь сразу целой батареи на том месте, где тонула баржа и карабкались по обломкам причала красноармейцы. Теперь мины находили цели чаще. Рвануло в затопленном трюме, глуша и добивая раненых, еще одна мина взорвалась посреди копошащейся массы, подбрасывая исковерканные тела.

В ответ ударила носовая орудийная башня «Верного». Ствол «трехдюймовки» был задран до предела, и снаряды летели в сторону немецких позиций, проходя над кромкой обрыва, едва ее не задевая. Затем пушка умолкла. На борт грузили раненых, а с левого берега равномерно ухали гаубицы, ведя огонь по вспышкам немецких орудий.

На обратном пути снова шли рядом с буксиром, тоже забитым ранеными.

– Крепко нас трепанули, – обозленно ругался один из красноармейцев, привалившийся к рубке, на которой была установлена пулеметная башня. – Первый снаряд, который борт проломил, человек семь уложил. И не осколками, а в основном обломками досок. И покалечило раза в два больше. Мне повезло: доска, как пропеллер, в трех метрах пролетела – только шлепки да хруст. Одному голову в лепешку сплющило, другим руки, ребра переломало. А у берега вообще думал конец придет. Бомба словно с небес свалилась. На корме раненые в основном оставались и саперы с грузом. Тоже, считай, с полсотни накрылось, не меньше. Меня башкой о борт приложило, думал, конец. Очухался в воде, левая рука в крови, переломана.

Боец говорил быстро и громко, стараясь перекричать гул двигателей.

– Закурить бы. Одной рукой цигарку не свернешь.

– Давай помогу, – откликнулся чей-то голос.

– Махорка подмокла.

– Что ты за солдат, если махру сохранить не можешь! Ладно, поделюсь.

Закурить бойцу дал один из гражданских матросов потопленной баржи. Не спеша объяснил, что сегодня потери так себе. Капитан опытный, умело маневрировал, а если бы врезали из «шестидюймовки» прямиком в цель да на стремнине, то мало бы кто уцелел.

– Как скотину в корыто битком напихали, – не мог отойти от пережитого страха красноармеец. – И плыви под снарядами.

– Плывет говно, – отпарировал матрос. – А посудина у нас крепкая была, царствие ей небесное. Благодари бога и нас, моряков, что туда и обратно прогулялся, а теперь на пару месяцев в госпиталь заляжешь.

– Да уж, залягу, – несмотря на боль в сломанной руке, широко улыбался красноармеец. – Винтовку и патроны сдал, на законном основании лечиться буду. А там, глядишь, вся эта свистопляска уляжется. Сюда во второй раз торопиться не буду.

– В общем, без тебя довоюют, – не слишком дружелюбно поддел его кто-то из матросов.

– Завидуешь, что ли?

– Да пошел ты куда подальше! Насмотрелся я на таких. Будешь со своей рукой носиться до весны да врачам плакаться.

Одинокий снаряд разорвался позади, сверху посыпались осколки. Все примолкли.

– Чего цапаться, – рассудительно заметил один из пожилых раненых с перевязанными руками. – До левого берега еще доплыть надо.

Ступников, чертыхаясь, выбивал раздувшийся патрон, застрявший в казеннике правого ствола. Пострелял неплохо, выпустил почти целиком две коробки по пятьдесят патронов, хотя вряд ли попал в цель. А мог бы, если б на правом берегу не зевнул. Но уж слишком внезапно вынырнули из-за обрыва «юнкерсы», да и непрерывные взрывы мин заглушали все звуки. Вот и зевнул, не среагировал вовремя.

Федя Агеев, выбравшийся на крышу рубки, осмотрел башню, стволы, затем поковырялся ножом и сообщил Ступникову:

– Гля, осколок почти насквозь броню пробил, – и протянул Косте изогнутый кусок металла. – С палец толщиной, аж зазубрины сплющились.

– Дай гляну, – подбросил на ладони увесистый осколок сигнальщик Валентин Нетреба, рослый, белокурый, из бывалых моряков. – Такой может запросто броню продырявить. Повезло тебе, Федька.

– А чего мне? Я внизу сижу, ленты подаю. Осколок прямиком в Костю шел.

– Ну и чего ты радуешься? Товарища бы покалечило или убило, а ты невредимый. Хорошо, да?

– Я не то имел в виду, – сконфузился помощник Ступникова, способный ляпнуть по простоте что надо и что не надо. – Я ж за Костю переживаю.

– Ну-ну. Отдай железяку ему на память, а когда ремонтники придут, не забудь напомнить, чтобы трещину заварили.

Из дверей рубки высунулся мичман Морозов: