Мы погибнем вчера [= Меня нашли в воронке ] - Алексей Ивакин Страница 28

Та тяжело, шумно дышала, словно только что делала какую-то тяжелую, хоть и невидимую работу. Жадно вырвал склянку, Танька приложилась к ней и, не отрываясь, допила остатки.

– Самогон что ли? – Даже не поморщилась она. – Воды бы мне. Голова трещит. Или еще спирту. Нету?

– Нету… – чуть слышно ответила Рита. А Танька грузно уселась на свое место:

– Ну так сыщи! Хотя погоди… Где этот, симпатичный?

– Ушел…

– И его приведи… Иди. Стой! Сядь!

Рита послушно уселась на подушку.

– А ты девка видная. В теле. Иди-ка ко мне, я тебя приголублю. – голос Таньки-пулеметчицы вдруг чуть поласковел.

Рита, не живая ни мертвая, продолжала сидеть

– Иди сюда, не бойся… – продолжала та ворковать и вдруг снова рявкнула. – Иди, кому говорю!

А потом поднялась и, ровно медведица, с рычанием зашагала к Рите.

Та не помня себя от страха, зажмурила глаза. И вдруг ночную тишину разорвал выстрел.

Бах!

И еще…

Бах! Бах!

Танька будто натолкнулась на невидимую стену. Оттолкнулась от нее и упала на спину, ударившись затылком. Из-под нее, заливая перевернутый крест оконной рамы, потекла черная густая жидкость.

И только после этого Рита обнаружила, что держит в руке Танькин пистолет. Она не успела испугаться, как на улице загрохотали – словно в ответ ей – еще выстрелы…

Казалось, они гремели везде, со всех сторон. Рита, как могла быстро, оделась. Лихорадочно путаясь в штанинах и рукавах и стараясь не смотреть на черную лужу на полу.

– О! Ты уже оделась? А я думал тебя подпинывать опять придется! – знакомый голос раздался в дверях. Она обернулась как ужаленная.

– Ежина! Ты? Откуда? – бросилась она к Андрюшке Ежову, волшебным образом оказавшимся в нужное время и в нужном месте.

– Я, Рита, я… Меня дед послал за тобой.

– Еж, ты же немец! – невпопад почти крикнула она.

– Это с какой бани ты упала? – удивился Еж. – Ладно, потом все расскажу, пойдем. А это что за картина маслом на полу?

– Тоже потом… А винтовка откуда?

– Дед дал поносить, – ответил он, когда они уже вышли на улицу. – Пригнись. Еще зацепит…

Из большого, крытого редким железом, дома лихорадочно били в несколько стволов.

Один пулемет и несколько винтовок.

По дому, изредка, кто-то тоже стрелял. Но скупо, не спеша. Рита с Ежом улеглись в кустах прибольничной сирени. Андрей приложился к прикладу, долго выцеливал чего-то в лунном свете, потом пальнул. Трехлинейка бахнула так, что уши с непривычки заложило. Выстрелы "Браунинга" показались Рите детской хлопушкой.

Еж тоже потряс головой:

– Не фига себе… Это как же чего-нибудь покрупнее-то шмаляет?

– Еж, дай тоже пальнуть! – потрясла его за плечо Рита.

– Не фига себе? Обалдела, что ли? Брысь! Доктор говорил – у тебя пистолет есть, из него и пуляй.

– Уже напулялась. – поморщилась Рита. – Дай из винтовки, жадюга…

– Погоди… – Еж поводил куда-то стволом и опять выстрелил. – На…

Он протянул оружие Рите.

– А куда стрелять-то? – почему-то шепотом спросила девушка.

– В сторону дома стреляй, где фрицы сидят. Попадешь в дом-то?

– У меня, между прочим, первый взрослый по стрельбе был в школе. – Обиделась Рита.

– Врешь! – не поверил Андрей.

– Не хочешь – не верь. А тяжелая она!

Ритка долго укладывалась, еще дольше целилась.

Не в дом. Она целилась в Таньку-пулеметчицу. В свой ужас. В свой страх, который не могла показать Андрюшке. И себе…

Еж весь уерзался на одном месте от нетерпения, тихо матерясь. Иногда не про себя.

– Пока ты целишься, немцы домой в Берлин вернутся!

Та не отвечала.

– Рита, отдай ружье! – ворчал он, понимая, впрочем, что не отдаст.

Наконец она нажала, хотя и с трудом, на спусковой крючок.

– Бьется! – потерла она ушибленное плечо.

И тут их заметил пулеметчик и дал очередь по вспышке из темных кустов.

Пули взвизгнули над головами, осыпав головы срезанными ветками.

Оба ткнулись лицом в землю.

А когда приподнялись – в доме что-то хлопнуло три раза подряд и стрельба прекратилась.

Через несколько минут кто-то пронзительно свистнул.

– Рита, отдай винтовку и пойдем, дед собирает. Слышала, свистел? Это условный знак. Говорит, свистну – значит все.

Они выбрались из сирени, и, поднявшись во весь рост, пошли по центральной площади.

От дымящегося дома послышался густой мат деда:

– Пригнитесь, ироды! Жить надоело?

– Кирьян Василич! – Остановился Еж. – Вы же сами сказали, свистну – значит все!

– Бегом сюда, вашу мать!

Они подбежали к деду. Чего-то в его облике было не так. А потом Рита поняла – дед сбрил бороду.

За шкирку он держал оглушенного, чего-то бормотавшего немца. Из ушей того текла кровь.

Тут же из тени появились и Валера с Костей.

– А оболтусы ваши где?

Костя мрачно ответил:

– Пулемет зацепил. Обоих. Ваську в голову, а Кузьме всю грудь разворотило.

– Тьфу. – С досадой плюнул дед и перекрестился.

Впрочем, какой он теперь был дед. Мужик. Крепко сбитый, со злым прищуром.

– Валера, по-немецки разумеешь?

Тот пожал плечами.

– Хенде хох, значит только… А кто разумеет? Никто? Тогда доктор с Костей идите церковь откройте, баб выпускайте. И велите всем на площади собраться. Жива, внучка? – подмигнул он Рите.

– Жива, Кирьян Василич… – улыбнулась она в ответ. Называть его дедом, бритого, как-то не получалось.

– А соседка твоя где?

Рита поморщилась. И вместо ответа показала ему пистолет.

– Ну и правильно. Такой гадюке жить – только воздух портить. Зато вона я тебе какого баского парнишку вчерась отыскал! – воскликнул в ответ Кирьян Васильевич.

– Да ладно… Я сам нашелся, между прочим! – по привычке возмутился Еж.

– Расскажите, чего случилось-то? – не обращая внимания на него, спросила девушка.

– Позже. Сейчас времени мало. Сначала с бабами разберемся. Андрейка, свяжи этого разбойника покрепче.

Площадь и впрямь наполнялась деревенскими жительницами. На удивление они молчали.

В лунном свете их белые лица казались окаменевшими.